— Так, что, — заключил я, — не могу считать себя вредителем. Поинтересуйтесь документами, они подтвердят мои объяснения. Случай прорыва дамбы действительно имел место, единственный раз и был связан с сильным ливнем, но грунт до реки Девицы не дошел, так что никакого заиления Дона не было.
К моему удивлению, он очень спокойно выслушал мое объяснение и сказал:
— Хорошо, проверим. — Затем задал вопрос:
— Почему ты не подписываешь анкету? Это задерживает следствие. Есть такая статья 206, которая предъявляется обвиняемому по окончании следствия и дает ему право изложить свои замечания и претензии по самому следствию, свое несогласие с сим. Эти замечания обязательно рассматриваются прокурором и ты будешь иметь право написать все, что найдешь нужным. Подумай об этом.
В тюрьме я поинтересовался, есть ли такая статья или это выдумки. Военный юрист, тоже арестованный, подтвердил мне, что она существует.
Георгия Ивановича так на допрос и не вызвали, чем он был очень удручен, неизвестность хуже всего.
15 ноября меня опять увезли в Семилуки и я снова увиделся с Плоткиным. Когда зашел в камеру, то на кровати сидел Плоткин, но это был уже другой Плоткин, и я его снова не узнал. Он был побрит, умиротворен, на нем был уже не летний костюм. Он, улыбаясь, открыл тумбочку и предложил угощаться. Чего только и ней не было! Сливочное масло, печенье, варенье, поджаренная курица, шоколад и отдельно завернутый в прозрачную бумагу белый хлеб.
Откуда все это богатство, Давид Александрович?
— Благодаря тому, что я подписал все их требования, вынес сам себе, наверное, смертный приговор. А это их «благодарность».
А произошло это так:
— Вы, уходя отсюда в прошлый раз, оставили меня совсем больным, поздно вечером или ночью меня под руки два дежурных парня доставили в кабинет к ст. лейтенанту. Он сходу предложил подписать заготовленную ими бумагу, в которой была изложена версия моего участия в контрреволюционной группе Гуревича, о которой я вам говорил прошлый раз и, которая, как оказалось, была включена уже полностью в протокол допроса. Я отказался ставить свою подпись, заявив, что пока еще не сошел с ума. Началось повторение методов первых допросов. Не знаю, не помню, сколько пришлось снова стоять. Я потерял сознание меня обливали водой, пичкали нашатырем. Словом, привели в чувство, и опять заработала эта, как будто не имевшая и не носившая в себе никакой угрозы, дверная ручка. Мне было очень плохо: ведь я был болен, у меня поднялась температура до 40°. Я испытывал одно единственное желание — спать, спать и спать, на остальное на все было наплевать. Я находился в каком-то бредовом состоянии, а тут под ухо твердили — «Подпиши — и ты будешь отдыхать, сколько захочешь, тебе все будет дано: и теплый костюм, и богатая передача».
