Но разве так должно вести себя, чтобы защитить и приумножить величие Рима, особенно в то время, когда в Британии полчища варваров атакуют наши легионы, в Армении парфяне побеждают когорты Корбулона, а их царь Тиридат снова взошел на трон? Во что превратилась римская доблесть?
Все молодые люди хотели только одного — приблизиться к императору, чтобы быть замеченными им, готовые ради этого на любую лесть, на любое унижение, лишь бы только привлечь внимание, заслужить одобрение — участием ли в певческом или поэтическом состязании, победой ли в скачках на колесницах. А целью этих усилий было одно — вести роскошную и разгульную жизнь.
И это новый Рим? И нет никого, кто бы возмутился, высказал свое мнение!
Даже жрецы из арвальского братства, принадлежащие к высшей аристократии, совершали жертвенные обряды в честь императора и почти каждый день, в храме или на ступенях амфитеатра, превозносили красоту и достоинства Нерона, сына Аполлона.
Я упрекал Сенеку в том, что он продолжал поддерживать императора даже тогда, когда тот не выказывал ни малейшей склонности следовать его советам, но, напротив, пускался во все тяжкие, предпочитая услужливость своих придворных суровой сдержанности Сенеки и Бурра.
Почему Сенека согласился ради Нерона написать письмо в сенат, в котором старался замаскировать убийство матери с помощью лживых историй о кораблекрушении и заговоре? Своим поступком он навлек на себя презрение и гнев тех, кто знал правду и не простил философу пренебрежения ею в угоду тирану, который, как они опасались, освободившись от всякой опеки и страха, может оказаться хуже Калигулы.
Ясного ответа от Сенеки я не добился. Казалось, его мучили сомнения. Иногда он соглашался, что гнусность Нерона, явленная и подтвержденная убийством матери, может только усугубляться, пороча и извращая государственную политику. И от этого неистовства во зле укрыться будет негде.
Он опустил голову и тихо сказал:
— Я говорил тебе, Серений, я и мои друзья — а следовательно, и ты — ничего не значим в глазах человека, стремившегося во что бы то ни стало убить свою мать и бравшегося за дело несколько раз, прежде чем добиться цели.
— Но ты помогал ему отмыться от этого преступления, Сенека!
Он наморщил лоб и развел руками.
— Смерть Агриппины была необходимостью. Это был единственный способ ликвидировать угрозу, нависшую над страной из-за противостояния между матерью и сыном.
— То же самое ты говорил об убийстве Британика.
