Объяснение Кузьмина, однако, ничуть молодого человека не поколебало:
— Вероятно, большая часть ваших гостей здесь, вы можете предупредить.
— Из тех, кто здесь, я просил только Михаила Васильевича да Баласогло, а теперь прошу вас и прошу передать приглашение господину Толю. А в воскресенье или в другой день, как назначите, я с удовольствием буду к вам, — Кузьмина не так-то легко было переупрямить.
— Кто же еще будет у вас, кого не можете к нам привести?
— Будет брат мой, будут гости моих товарищей по квартире, я живу не один…
— Кто же будет?
Молодой человек проявлял настойчивость, но при этом, Кузьмин заметил, его светлые глаза не то чтобы косили, но избегали встречи. Штабс-капитан назвал ему приглашенных с некоторым уже раздражением, однако еще пряча это в себе.
Увидав, что коса наскочила на камень, Петрашевский сказал примирительно, обратясь к Антонелли:
— В самом деле, отчего бы вам не собрать всех в воскресенье, пускай суббота у Кузьмина будет как бы к тому репетицией.
— И скажите Толю, — прибавил Баласогло, — чтобы обязательно позвал Васильевского, чудного человека и храброго!
Пред таким единодушием Антонелли ничего не осталось, как отступить, и в субботу он пообещался прийти к Кузьмину вместе с Толем.
Оба торжественно явились во фраках, что и отличило их ото всех остальных, человек двадцати, в большинстве офицеров. Толклись группками в маленьких комнатках, знакомые со знакомыми, разговора общего не получилось, поболтали о пустяках, выпили, закусили и разошлись сравнительно рано. И слава богу: в воскресенье с утра, как и опасался Кузьмин, на Неве тронулся лед и отрезал Васильевский остров и Петербургскую сторону, так что вечером к Толю и Антонелли пришли едва десять гостей, почти все — знакомые Петрашевского.
Быть может, именно благодаря тому, что собрались в столь малом числе, почувствовали себя легко, много хохотали, а серьезных разговоров никому не хотелось вести, исключая разве одного Антонелли. Вдвоем с Толем, на правах хозяев, они заставили Петрашевского выпить на пари целую бутылку шампанского, и Антонелли повел речь о черкесах-конвойцах из дворцовой охраны. Михаил Васильевич, обыкновенно почти не пивший, тут порядочно захмелел, не стал слушать:
— Нет, мой друг, вы мне скажите, откуда у вас такая любовь с Толем? Не токмо шампанским, а водою не разольешь!
Предмет был совершенно не в духе Михаила Васильевича, это шампанское бросилось в голову, заставило о сем рассуждать, тогда как более наблюдательных его приятелей не вдруг поразило необыкновенно скорое сближение этих мало похожих один на другого людей. Что за страсть примагнитила пустоголового мальчика к умному добряку? Но вопрос Петрашевского остался неразрешенным, потому как веселившиеся гости принялись танцевать — дурачась, друг с дружкою, за неимением дам.
