Мысль, пронизавшая Ивана Петровича, смыкала прочитанное с возвышением генерала Дубля — le general Double, генерала Двуличного, как прозвали Дубельта острые на язык петербуржцы, и с собственными его, Липранди, неуспехами. Он непрошеную эту мысль отогнал. Нет и нет! Вот где случай еще раз себя показать — и в прямом состязании с Дублем!
В пятьдесят восемь лет, быть может, последний шанс…
Бешеный сорок восьмой не умерял своей скачки, будоражил не одних только людей с их устоями, с их сословиями, с их правительствами, государствами, границами, потрясал и самое природу. Тропический жар палил невские берега, вползал на них с юга, от берегов днепровских, донских и волжских. Великою сушью звенел високосный год, порошил пылью, шелестел толками о засухе, о недороде. В мае, в июне, в июле повсюду подданные Российской империи тщетно вымаливали дождичка у господа бога. Хлеб горел на корню, выгорали деревни, трещали в пламени деревянные города, и стон погорельцев орловских, херсонских, казанских разносился дымом по России. А следом за пеклом и пламенем хуже татарина являлась бледная немочь холера, гнала на погосты. В церквах служили молебны, крестным ходом ходили по притихшим улицам обезлюдевшего Санкт-Петербурга. И помещик с дворней, и крестьянин оброчный, и чиновник, и мастеровой — кто мог, бежал в деревню, в именье, на дачу.
Титулярный советник Петрашевский перебрался верст за пятнадцать, в Парголово. Место не бойкое и не дорогое, не чета дачным местностям по петергофской дороге или на Крестовском острове или даже в Новой Деревне с ее минеральными водами и концертами. Как всегда, давала себя знать стесненность в деньгах. Это среди знакомых Михаил Васильевич с его хлебосольством слыл человеком отнюдь не бедным; и самая многолюдная пятница не обходилась без угощения; а на самом-то деле, подобно меньшим сестрицам, в полнейшей был зависимости от матери — действительной статской советницы Федоры Дмитриевны, после смерти отца распоряжавшейся всем имуществом. Должно быть, в отместку за то, что однажды попытался было вырваться из-под докучливой ее опеки, помногу родительница не давала. Приходилось и через день просить, и через три. Всякий раз непременно упреки в расточительстве и наставления; и расписочку напиши. Сколько их накопилось, таких расписочек, за эти годы?.. — рублей на пятнадцать, на двадцать, а то, бывало, и на трешничек серебром. Вот и перед отъездом в Парголово заставила унижаться… Да вообще не любил он уезжать из города, прозябание деревенское или дачное всегда было пыткой для его деятельной натуры. Ни купанье в холодных озерах, ни прогулки по мрачноватому замшелому парку, где можно было позабыть про жару, не могли искупить малолюдья и запаздывания газет. В этой «русской Швейцарии» о новейших известиях узнавали на другой день, тогда как события за два часа, не то что за два дня, могли поворотить судьбы Европы! Да и с кем было эти известия обсуждать?!
