Вскоре Иванка вернулся. И в самом деле, он с трудом волок огромную рыбину, килограммов на двадцать.
— Э-э, братцы, да тут на два дня всей бригаде хватит!
— Вот так рыбка!
Это был таймень — самая крупная и на редкость вкусная рыба, обитающая в таежных речках.
А ночью у Захара начался жар. Каргополов укрыл его с головой своим одеялом, а сам почти до утра не спал, тревожно прислушиваясь к прерывистому дыханию друга, не давая ему раскрываться. Перед зарей Захар проснулся, попросил пить. Иван приложил ладонь к его голове — она пылала огнем.
— Наверное, заболел я, Ваня, — слабым голосом сказал Захар, опорожнив кружку.
— Что у тебя болит?
— Всю грудь ломит. И нога ноет.
— И на черта она тебе нужна была, эта рыба? — журил его Иван.
Но было поздно говорить об этом. Забрезжил рассвет, Каргополов разбудил бригадира.
— Слушай, Алексей, у Жернакова, наверное, воспаление легких, — сказал он ему на ухо. — Нужно отправлять его в деревню. Разреши, я сам отвезу его.
Захара закутали во все, что только можно было собрать: в каргополовское одеяло, в ватник — кто-то дал ватник; Гурилев отдал свое пестрое кашне; а сверху больного накрыли куском брезента и пустыми мешками, в которых привезли продукты.
В дороге Каргополов, правивший неказистой сивой лошадкой, то и дело оборачивался и спрашивал: «Тебе не холодно?» Или: «Тебе не дует, Захар?»
В Пермское приехали около полудня. Захар был почти в беспамятстве. Закутанный с головой, он смутно слышал сиплое дыхание парохода, лай собак, людской говор. Но вот явственно: «Скажите, а где здесь больница?» Ему в ответ, кажется, знакомый голос: «Что, больного везешь? Откуда?»
Чей же это голос? Сознание точно в тумане, никак не вспомнить лицо человека, которому принадлежит голос. Да вот, вот оно, это лицо: не очень полное, с длинным, чуть загнутым носом, сытым взглядом миндалевидных, слегка навыкате глаз с большими синеватыми белками. «Что, купил обмундирование, или в самом деле из кавалерии?» Да, он, начальник конного парка. Как же его фамилия? Забыл…
— Больницы еще нет, вези на дебаркадер, там каюта для больных.
Сознание Захара уже прояснилось. С трудом высвободив руку, он сбросил с головы одеяло и еще какую-то одежину. Хотя день был пасмурный и серые тучи низко плыли над свинцовым Амуром, свет показался Захару ярким, режущим глаза. Он поправил буденовку и с удивлением огляделся.
— О, да это, кажется, знакомый кавалерист, — услышал он все тот же голос. — Что, брат, не климат?
