— Польсон, не оставляйте меня одну. Послушайте, какой ужасный ветер.
Польсон посмотрел на нее долгим взглядом.
— Я и сам собирался предложить вам вместе поужинать. Вы еще даже не были в моей студии. Посмотрите, кстати, на мои картины. И мы, наконец, поговорим о чем-то другом, кроме Виллы, которой и так уделяем очень много внимания. И прошу вас, не будьте такой застенчивой. Будьте, как Вилла. Она бы сейчас сказала: «И такой, как требует время».
— Вы же сами сказали, что мы не будем больше про Виллу.
— Да, сказал. Простите.
— Но если она звонила, значит, она жива! — выпалила вдруг Грейс.
И позднее сама не могла понять, что заставило ее произнести эти слова.
Ну конечно, она жива, несмотря на все свое безрассудство. Она всегда была слишком живой, чтобы умереть.
Студия наверху представляла собой неприбранную, но уютную комнату с низким потолком, с фарфоровой печью. Рисунки, книги — всегда лучшая меблировка для любой комнаты, даже если вещи в беспорядке. Там же стояли старомодное кресло-качалка, стулья и столы, заваленные книгами, мольберт с незаконченным рисунком — портретом светловолосого мальчика, облокотившегося о полку камина, лежал большой выцветший шерстяной ковер.
Польсон наблюдал за Грейс. Выражение его лица было довольным и взволнованным. — Вы не против такого беспорядка?
— Что вы, Польсон! Почему я должна хотеть изменить вас? Это ваш сын?
— Да.
— Я видела его с вами в воскресенье. Из машины, и даже помахала вам рукой, а вы и не заметили.
— Наверное, мы обсуждали что-то важное.
— Вы хорошие друзья, да?
— Конечно.
— Но не настолько хорошие, чтобы жить с его матерью?
— Нет. — Голос его стал отстраненным и холодным, и прежде чем она задала следующий вопрос, Польсон сказал своим обычным голосом:
— Вы изумительная женщина, Грейс. И мне очень хорошо с вами, а этой темы лучше не касаться. Вам, кстати, очень идет мое кресло-качалка. Давайте что-нибудь выпьем, и я начну готовить ужин.
Чуть позднее он заговорил из кухни.
— Вас не тревожит ветер? Он здесь гудит сильнее, чем у вас.
Действительно, ветер гудел сильно — дико, безнадежно и был похож на вой волков вдалеке. Но Грейс, наконец, ощутила покой. Она чувствовала себя совсем маленькой в лучах любви большого Польсона. Но если так, то светловолосый мальчик на портрете станет ее врагом.
Нет, эта мысль от усталости или шнапса, ребенок никогда не может быть врагом.
— Совсем не тревожит, — сказала Грейс Польсону.
