Это в сердце моем навсегда | страница 77
Ну мы с Омельченко потопали. Почти вплотную приблизились, смотрим, а там немцы. Я кричу им: «Хенде хох!» — и автомат трофейный направляю. А они — кто лежит, кто сидит, и на мой оклик чихали. Еще раз рявкнул и хотел уже дать очередь, но потом решил, если спят — возьмем живьем. Подошли с Омельченко, а они все, как деревяшки, мерзлые. Просигналили своим, а сами стог обшариваем. Вытащили капрала, вроде живой еще. Кое-как привели в чувство. Но сказать ничего не может. Ладно, думаю, в штабе разберутся. Подошел лейтенант, сосчитал остальных и вывел в блокноте цифру «18». Собрали оружие, солдатские книжки. У некоторых нашли письма, хотели порвать, а лейтенант запретил: сказал, что они — тоже документы. Что-то начертив для памяти, командир распорядился поворачивать назад. Мне он велел наблюдать за капралом, предупредив, что если он окочурится, то нам не миновать второй такой прогулки. Ничего… обошлось. Доставили в целости и сохранности.
— Дядя Вася, а где ты сегодня всю ночь пропадал? — поинтересовался боец, перетиравший в ладонях какую-то траву.
— Где был? Могу ответить, не секрет. Выполнял задание «тройки» (шифрованный номер командира полка). Дал он мне пакет и сказал: «Немедленно доставь в штадив. Очень важно». Взял я конверт, повторил, как полагается, приказание и направился к мотоциклу. Сел в коляску — и помчались. Ветер встречный, холодный. Мне еще туда-сюда, а вот водителю совсем плохо. Но доехали, направляюсь к землянке, вдруг слышу: «Стой! Кто идет?» Говорю пропуск. Потом вглядываюсь и глазам не верю. Омельченко! Какими судьбами? Расцеловались. В сорок первом вместе попали в госпиталь, а выписались порознь, с тех пор не виделись. «Ты по какому делу?» — спрашивает. «С донесением», — отвечаю. «Малость обожди, там сейчас ругачка идет. Замполит с начсандива стружку снимает за то, что солдаты всякую полынь да навоз курят».
В этот момент появился начальник штаба. Увидев меня, спросил: «Откуда?» Докладываю: «Из „хозяйства“ Дружинина с донесением». — «А что же не докладываешь, а лясы тут точишь?» Я чуть не сгорел от стыда. Хорошо, что в землянке освещение плохое, не видно. Начальник штаба вскрыл пакет, прочитал, поставил на конверте время. Затем спросил меня: «Как живете?» А я возьми да и бухни: «Все, говорю, хорошо, только курить нечего!» Смотрю, лезет в полевую сумку и достает вот это.
Дядя Вася вынул из кармана пачку махорки и высоко поднял ее над головой. Курильщики восторженно загудели, только один из присутствовавших остался к этому равнодушным. Он заинтересовался другим.