Фашисты бросили против нас значительные силы, поддержанные десятью танками и самоходными орудиями. Я вынужден был дать команду отойти к Уманцево, где стояли на позициях наши орудия и танки. Они встретили гитлеровцев сильным огнем. Потеряв 4 машины, фашисты откатились назад.
9 ноября нам было приказано вернуться в полосу обороны дивизии.
За трое суток пребывания во вражеском тылу мы изучили его систему обороны, уничтожили свыше 900 солдат и офицеров, отбили 8 автомашин, взяли несколько десятков пленных, взорвали и сожгли 3 склада артиллерийских, 2 — с имуществом. Все захваченное продовольствие роздали населению.
Вот уже больше двух месяцев наша дивизия вместе с другими соединениями упорно обороняла плацдарм в районе Сарпинских озер. Мы знали, как трудно в это Время приходилось защитникам Сталинграда, и поэтому стремились быть максимально активными, отвлекая внимание и силы противника от главной цели.
Политработники, партийные и комсомольские активисты постоянно поддерживали у личного состава высокий боевой дух. Не было дня, чтобы они не побывали в окопах, землянках, блиндажах, не побеседовали с бойцами по душам.
16 ноября к нам прибыло пополнение. Офицеры штаба и служб пошли в подразделения, чтобы лично познакомиться с новичками, сразу же ввести их в курс обстановки.
Секретарь штабной партийной организации А. П. Рубцов направился в 4-ю роту, где он был частым гостем. Я& это время как раз происходила смена постов. Рубцов опустился на притоптанную солому, решив подремать, пока соберутся все сменившиеся.
Землянка постепенно наполнялась людьми. Входя в нее, бойцы ставили в отведенное место оружие, потирали от холода руки, щеки, постукивали ногой об ногу, располагались вокруг едва теплившейся железной печки, сделанной из старой бочки, перебрасывались между собой репликами.
— Ну, братцы, и морозец! Если так дальше пойдет, пожалуй, не выдержим, пожаловался кто-то. Вошедший в эту минуту в помещение высокий, широкоплечий, с большими покрытыми инеем усами солдат заметил:
— Рановато, брат, пасуешь. Это… как же не выдержим? — И, усаживаясь в круг, продолжал: — В сорок первом под Москвой покрепче было, и то перенесли. Да еще и немцам покою не давали. Помню, послали как-то нас за «языком». Надели мы белые маскхалаты и — в путь. Шли долго, а прошли мало. Снег глубокий, поземка метет, мороз лютый, аж до костей пронизывает. На пути стог соломы попался. Наш командир, молодой лейтенант, приказывает: «Дядя Вася (это он меня так звал за возраст) и ты, Омельченко, проверьте, нет ли там кого».
