Никогда еще за всю историю человечества самые лучшие его мечты не казались столь близкими к осуществлению. Великие открытия так и сыпались золотым дождем. Благодаря фантастическим достижениям науки и технологии резко сократились расстояния – всякие: географические, общественные, духовные, межчеловеческие. Земля вдруг стала маленькой – неудивительно, что писатели и ученые уже всерьез подумывали о когда-то немыслимо далеких звездах. Человеческое могущество казалось беспредельным: “Бог умер!..” – возвещал Ницше. “Человек – это звучит гордо!..” – вторил ему один из многих российских ницшеанцев.
Гуманизм сбросил Бога с вершины ценностной иерархии и, водрузив в центр мироздания Человека, готовился к последнему, решающему шагу. Оставалось всего ничего: реализовать накопленные идейные достижения еще и в общественной сфере, сделать общество справедливым, а граждан – счастливыми. Для этого гуманисты – социалисты, анархисты, коммунисты, ницшеанцы – должны были всего-навсего прийти к власти. Прийти и сотворить по написанному.
Девятнадцатый век, век побеждающего, но пока еще не победившего гуманизма, начавшийся с Великой Французской Революции, сменялся двадцатым – эпохой гуманизма торжествующего, веком неминуемой реализации долгожданных надежд. Будущее, светло улыбаясь, раскрывало свои объятия затаившему дыхание человечеству.
Кто же мог знать тогда, в эйфории начала десятых годов XX века, что улыбка эта обернется ипритом Марны и Вердена, кровавыми играми нацизма и большевизма, газовыми камерами, катынскими рвами, колымскими бараками, Хиросимой, полпотовскими мотыгами с запекшейся на них кровью из размозженной человеческой головы? Головы Человека, который “звучит гордо”...
Кстати говоря, после поражения Гитлера было сделано немало, чтобы затушевать духовное и идейное родство фашистов с прочими гуманистическими идеологиями. Но факты свидетельствуют о другом: все они выросли из одного корня. Фридрих Энгельс упоминал о необходимости истребить наиболее отсталые европейские народы (басков, сербов), дабы те не задерживали развитие общественного прогресса. Ему вторили другие влиятельные социалисты – такие, например, как писатель-фантаст Герберт Уэллс.
“А что с остальными – с массами черных, коричневых и желтых людей (swarms of black and brown and yellow people), которые не смогут соответствовать новым условиям эффективности? – спрашивал этот видный теоретик Новой Человечности. И сам же себе отвечал: – Что ж, мир – не благотворительное заведение, и я полагаю, что они должны будут уйти”.
