Помню нас на горе, на пике -
моей радости звон и блеск,
твоих глаз глубину, твой тихий,
бледный облик галутных мест...
"Голос твой, - ты сказал, - как песни
пастухов в горах Йегуды..."
Отчего этот миг чудесный
стал нам памятней агады?
В чуждом, воющем, злом бедламе
как прошел он среди огней?
Отчего это братство - с нами,
тьмы минувших годов сильней?
3 Швата, 5688
Не жалуюсь! Свой тесный кров
мечтой пространства подслащу,
в тоске осенних холодов
пурпур и злато отыщу.
Не жалуюсь! Стихи чисты
В криницах сердца моего,
и зелены пески пустынь
с вершин горы Нево.
5687
Как близки Голаны - вот они, потрогай!
Но строга твердыня: не пошутишь там...
Дед Хермон кемарит, разбросав отроги,
холодок сбегает по крутым хребтам.
Там к воде склонился берег низкой пальмой -
плещется, смеется, дрыгает ногой,
как шалун-мальчишка, нежный и нахальный,
каждый день - все тот же, каждый день - другой.
Алой кровью маков загорятся склоны,
крокусы ответят желтизной полей...
Здесь бывает зелень всемеро зелёней,
здесь бывает небо всемеро синей.
Даже если тело сносится, как платье,
и чужие хоры в сердце запоют,
как могу забыть я, как могу предать я
мой родной Кинерет, молодость мою?
Тель-Авив, 5687
http://www.youtube.com/watch?v=_hR3Y21yc8Q
Музыка - Наоми Шемер, исполняет Хава Альберштейн
Меня вели на казнь. Судья потупил взор,
не повернул лица.
Проклятье той, кто сердце на позор
вручит другим сердцам!
Пыль жгла мои ступни. Иссяк последний всплеск
последних сил.
Шипы... колючий куст... глухонемых небес
слепая синь...
Дойду до ям и груд под смерти шепоток
и лишь тогда
я обернусь: а вдруг мелькнет его платок
у стен суда?
5687
Можно сто раз воскликнуть: "конец ярму!"
Можно сто раз воскликнуть: "конец ярму!"
можно стократ восславить свободы прыть,
но не сломать словами мою тюрьму,
звона цепей не скрыть.
Сердце мое ты держишь в своей горсти -
то приотпустишь, то в кровь сожмешь кулаком...
А сердце трепещет, дергается, частит -
просто частит - молчком.
Та, другая, которая после придет...
Та, другая, которая после придет
и поселится в сердце твоем,
чтобы пить эту горечь, отраву и мед,
что еще мы любовью зовем,
та, другая -
стена, пелена, белена...
но ведь ты же вернешься потом -
целовать мою тень, что навек вплетена
в эти строчки нетленным жгутом?
И полюбила Давида Михаль, дочь Шаула...
...и презрела его в сердце своем.
(Шмуэль - I, 18, 20; Шмуэль - II, 6, 16)
О, Михаль! Как видна, сестра, поколений связь...
Не смогла загубить твой сад орда сорняков,
