Есть слова, как павлины - цветисты, пышны,
ходят, хвост распустив.
Преисполнен звучаньем басовой струны
их надменный мотив.
Но люблю я другие - скромнее основ,
проще нищих лачуг.
И хоть знаю немало возвышенных слов,
на сей раз промолчу.
Различишь ли в молчаньи распахнутых врат
примиренья печать?
Подойдешь ли, как друг, защитишь ли, как брат,
приласкаешь, как мать?
Тель-Авив, 5686
Привет тебе, новый дом и морская даль,
окно в двадцати локтях над земной дорогой.
Четыре ветра в окне,
а ночью - праздник огней...
Одна я, и слава Богу.
Давайте, тащите беды, обиды, ссоры -
меня этот сор не ранит:
запечатан ветрами слух, залит морями взор,
и все приемлю заранее.
Тель-Авив, 5686
"Положи меня печатью на сердце твое..."
(Песнь песней, 8,6)
Хоть рот прижат ко рту, но души далеки,
в сердцах разлад.
Мы - скованные сном пустынные зверьки,
танцующие в ад.
И в этих пьяных па, и в звяканьи цепи,
и в бесовстве огня
не слышен стон молитв, не слышен вздох тоски:
"Запечатлей меня..."
Четверо прокаженных были у ворот...
И сказали они друг другу...
Этот день - день радостной вести...
(Мелахим II, 7, 3-9)
В безнадежность Шомронской голодной туги
принесли прокаженные весть,
что осада снята и бежали враги,
и добычи желанной не счесть.
Мы сегодня, как прежде, в осадном дыму -
тот же голод и та же мечта,
но известий спасительных я не приму
из больного, поганого рта.
Только чистый избавит и честный спасет,
сохранит, сбережет от огня...
А иначе пусть гибель меня унесет
на заре благовестного дня.
Ни жертвой огневой,
ни гимном вдохновенным
не послужу тебе,
Страна моя, увы,
Ну, разве что - травой
на берегах Ярдена...
Ну, разве что - тропой
среди травы.
Мой бедный вклад убог -
я это знаю, мама...
Мой бедный вклад убог -
дочерний грех и стих...
Я - праздничный рожок
среди дневного гама.
Я - тихий плач ночной
в глазах твоих.
Тель-Авив, 5686
Ее песни во мне звенят,
ее кровь - в моей...
О, Рахель, мать матерей,
дева белых ягнят.
Оттого-то мне так постыл
городской чертог,
что метался ее платок
на ветрах пустынь.
Оттого-то спокойны так
этих странствий дни -
просто помнят мои ступни
материнский шаг.
От стенки до стула... Сяду, нахохлюсь, дрожа:
холодно солнцу в плену у холодных небес...
Голос далекой отчизны - набатом - в ушах:
Встань и иди! Убегай! Что ты делаешь здесь?
От стула до стенки... Встану - без цели, без сил,
В тысячный раз ухвачусь за бесплотный мираж...
Так и брела по дорогам сквозь дождь и хамсин,
