Львиная доля всего, что делается в общей школе, и изрядная часть происходящего в школе высшей завязаны на ЕГЭ. Это и есть главный порок минобровского любимца: на нём слишком много висит. По результатам ЕГЭ прямо или почти прямо оценивается работа учителя, директора школы и самой школы, ректора и вуза, департамента образования, губернатора, министра — оценивается с весьма ощутимыми финансовыми и карьерными последствиями. (Вот поэтому ЕГЭ не поборол коррупцию в образовании, ради чего когда-то и затевался, а, напротив, заметно нарастил её объём, но это отдельный разговор.) О содержании образования давно никто не говорит — это почти запрещено. О качестве получаемого детьми образования тоже никто не говорит — о нем судят по баллам ЕГЭ, дающим заведомо ложную картину. В прошлом году «ЕГЭ-двойки» по математике получило пять процентов детей, по физике — девять; вузы, заставившие осенью своих первокурсников сдать такие же тесты, получали и пятьдесят, и шестьдесят процентов двоек. Может быть, хуже всего, что и перспективы российской школы забиты, как бурьяном, теми же тремя буквами: важнейшим целевым показателем развития общего образования согласно действующей Госпрограмме стало «Отношение среднего балла ЕГЭ в 10% школ с лучшими результатами к среднему баллу ЕГЭ в 10% школ с худшими результатами», то есть легко манипулируемый дериватив от подтасованных замеров. (Что заявленное в этом критерии стремление к образованию равного качества по всему пространству страны столь же фальшиво, как и егэшная борьба с коррупцией, — ещё один отдельный разговор.) Не знаю, вспомнил ли министр Ливанов, что теперь, после фактического упразднения
единого
экзамена, этой Госпрограмме уже окончательно место в корзине, но твёрдо знаю, что программа останется в силе.
Ну а раз ЕГЭ из детали сделался несущим столпом, то и наблюдаемый ныне закат ЕГЭ есть не мелкая неудача, а принципиальный провал проводившейся полтора десятилетия образовательной политики. Если бы за ним последовали отставки — как оно, в общем-то, повсеместно принято — было бы легче прервать серию ошибок, пока на наших глазах успешно продолжаемую. Можно было бы выкорчевать прямую зависимость педагогов и директоров от баллов по ЕГЭ — и уж тем более избавить от неё губернаторов. Можно было бы развести выпускные и вступительные экзамены. Пусть, например, написанный в школе ЕГЭ станет пропуском не в университет, а на
экзамен
в университет; можно и по-другому, детали почти не важны — лишь бы разорвать сплошной сегодня фронт фанатов завышения баллов. И когда тень вернулась бы на своё место, деталь вновь стала бы деталью, можно было бы заняться делом. Задуматься, наконец, о содержании школьного образования, сегодня уже непереносимо деградировавшего; о правильном соотношении базовых и прочих предметов — и о наполнении программ; о мотивации учеников и мотивации учителей; о современных методах социализации и современном оснащении учебных процессов. Но ничего этого, к сожалению, не будет, а будет по-прежнему развешивание видеокамер и расстановка металлодетекторов для повышения прозрачности на самом-то деле уже отменённого ЕГЭ.
