И снова зашумели, заволновались казаки. Одни выводили уже лошадей и с оружием строились для вступления в красный балахоновский отряд. Другие, сдав оружие, решили подаваться к своим домам.
— Что же, — сказал Митька Петру, — без коня, без оружия домой, што ли, возвращаться? Да засмеют такого арестанта в станице! Ты как, дядя Петро? Куда сейчас направляешься?
Петро пожевал ус, что‑то обдумывая, и решительно ответил:
— Это верно, в таком виде являться домой ни тебе, ни мне нельзя. У тебя конь есть. И я сейчас выберу себе коня и оружие получу. Думаю, что по пути нам с балахоновцами.
— Эх, и охота домой попасть! — признался Митрий. — Аж сердце печёт, так охота хоть глазком глянуть на Ново–Троицкую.
— А мне, думаешь, не охота? — Пегро вздохнул. — А только бывает так, что едешь вроде прямо, а попадёшь на кривую дорожку. Я лучше не тайком, а открыто в станицу заявлюсь, с красными частями.
— Ну, тогда и я с тобой, дядя Петро!
Понурив голову, он подвёл своего коня к дереву, около которого группировались казаки, решившие идти с Балахоновым.
— Ты что, Митро, неужто остаёшься? — удивлённо окликнул его Мишка Рябцев.
Бросив винтовку в общую кучу, он шагал к станции.
Митька кивнул головой:
— Остаюсь. Хочу хорошенько разузнать положение. Что‑то непонятное делается у нас на Кубани. А махнуть на своём коне домой всегда успею.
Мишка вздохнул, почесал затылок, поправил мешок за плечами и, сломив ветку с куста, тихо сказал:
— Ну, а я потопал домой, силов нет больше ждать! Лошадь отдал. А домой всё равно доберусь.
Митрий до боли сжал кулаки, глядя ему вслед. Еще бы минута, и он тоже швырнул бы надоевшую винтовку. Но вернувшийся Шелухин положил ему на плечо тяжёлую руку:
— Это что, Мишка Рябцев домой ушёл?
— Да! — сдавленным голосом ответил Митрий.
— Жалко парня! — Шелухин вздохнул. — Зацапают белые, капут.
— Он пройдёт! — с уверенностью сказал Митька. — Он был лучшим лазутчиком нашей дивизии. Медаль имеет за эти дела.
— А ты ему обо мне ничего не говорил?
— Нет, — покачал головрй Митька. —Да и разговор у пас был короткий…
Лежа среди густых бурьянов, Михаил долго выбирал место для переправы через Кубань. Противоположный берег, крутой и обрывистый, нависал над рекой, и это не нравилось Рябцеву — кто его знает, что там за береговой кромкой? Наконец выбрал место. Теперь нужно было спуститься к реке поближе и выплыть к оврагу, который противоположный берег рассекал, точно ударом сабли.
Прячась в зарослях ажины и тёрна, Михаил добрался до переката. Выглянул из кустов. Вокруг ни души. Хотелось есть. Он вытащил из своего заплечного мешка последний кусок хлеба, с жадностью съел. Но не насытился. Заглянул в мешок, вытрусил оттуда крошки.
