— Больной я, Дашка. И не один я по этой причине остался сверхсрочником. Лечимся!
Признание мужа заморозило все чувства Дашки. Она не заплакала, не стала попрекать. Она только отодвинулась к стенке.
Так и пролежали они, не сомкнув глаз, до самого рассвета. И не сказали больше ни одного слова друг другу.
Утром Дашка соскользнула с жёсткой постели и поспешно оделась.
— Даша! Ты куда? — шёпотом спросил Василий.
По Дашка ничего не ответила.
Сквозь тонкую стену Василий слышал, как жена прошла в комнату хозяйки и о чём‑то заговорила с нею. Потом голоса стихли.
Василий около часа ждал возвращения жены. И тут его осенила догадка. Вскочил с постели, выбежал из дома. Василий догнал Дарью на станции. Уговаривал, просил остаться погостить.
Но она словно не слышала его. Ничего не мог поделать Василий, так и уехала Дарья.
И снова пели, перестукивались колеса вагона: «Едем-едем! Едем — так–так!» А сердце молодой женщины замирало от горя.
Дома она ничего никому не рассказала. Только стала задумчивая, строгая.
Евсей Иванович как‑то обратился к ней:
— Что мало у мужа побыла, невестушка? Аль плохо принял тебя, аль гость был не в гостинец?
— На сутки только отпустили Васю, батенька. Маневры какие‑то у них начались. Нельзя было больше задерживаться.
— На сутки? — удивился атаман. — Что‑то больно мало, аль поругалась с ним?
Дарья промолчала. Атаман больше не расспрашивал.
А ночью Дарья в одной рубашке вышла из пуньки[7], лёгкой тенью проскользнула через двор к амбару, где спал Алешка. Осторожно приподняла ряднушку, заменявшую одеяло, и горячей рукой обняла Алешку за шею.
— Ты что это надумала? — вскочил Алешка.
— Што надо, то и надумала, — горячо зашептала Дашка. У парня застучало в висках.
— Дашутка, желанная! — только и мог выговорить он.
Уходя, Дашка шепнула:
— Утром за сеном не золовку — меня возьми! Дорогой все расскажу…
Дашка спрыгнула с высокого крыльца, незаметно прокралась в свою летнюю спальню.
Старики заметили перемену в Дашке. Свекор подмигивал жене:
— Наша‑то Дашутка как съездила в Карс, так как будто её подменили. Звоночком звенит в подворье. А поначалу после приезда будто бы дюже тосковала по Ваське.
Но перемену в Алешке родители не заметили. Не придали они никакого значения тому, что на улицу по вечерам он не стал ходить — все хлопотал по домашности. И в то же время стал рядиться, чёботы из конской кожи сменил на лёгкие чувяки, часто причёсывал чуб…
А как едет в поле с невесткой, так обязательно поёт, то один, то вместе с ней:
