Ой, из‑под тучки, с‑под ясного солнца.
Ой, из‑под солнца ветер сповивал.
Ой, вышла девка за новы ворота,
Ой, за ворота парня сподмовлять.
Ой, зайди, зайди, удалой молодчик,
Ой, да молодчик, в гостюшки ко мне.
Ой, сядем, сядем, удалой молодчик,
Ой, сядем, сядем, за дубовый стол.
Ой, выпьем, выпьем, удалой молодчик,
Ой, выпьем, выпьем по рюмке винца.
— Ох и ладно спивают, — говорила атаманша, — голосок к голосу, как колосок к колосу!
А Дашка заметно полнела. К новому году ей уж трудно было скрывать свою полноту. Юбки в поясе не сходились, и она стыдливо призналась свекрови:
— Тяжела я, маменька! Уже вот больше половины.
— Ну и что же, — обрадовалась свекровь. — Думаешь, я не заметила? Внучек нам давно нужен. Василий обрадуется, как придёт домой. К тому времени внучек, пожалуй, и сидеть научится.
— Не загадывайте, маменька! — перебила её Дашка, и слезы подёрнули её светлые глаза.
Чем дальше шло время, тем больше тревожилась Дашка. Песни уж не пела, грустная стала. Как‑то свёкор не утерпел и за обедом спросил её:
— Что‑то ты, невестушка, нос повесила? Али плохо себя чувствуешь? Так скажи, чего тут стыдиться, может, болит что? Так нехай Алешка свезёт вас с матерью в Ставрополь к акушерке. Нехай она там оглядит тебя, полечит.
Красная как рак Дашка низко опустила голову.
— Нет, батенька, ничего не болит. Это вам так показалось.
Алешка тоже покраснел и отвёл глаза в сторону. Но чувствовал он себя счастливым. И в то же время думал: чем это все кончится?
Весной четырнадцатого года вернулся домой Василий Колесников. Жена его только что разродилась мальчиком. Старики ликовали: вот, мол, подарочек служивому.
Приехал Василий без предупреждения. Когда вечером по улице протарахтела тачанка и остановилась у ворот атаманова дома, Дашка первая насторожилась:
— Никак к нам хто‑то?
— Ко мне кого‑то шут принес… — недовольно проговорил атаман. — И повечерять как надо не дадут!
Дашка взяла рогач, заглянула в печь. Собаки утихли. Послышался стук щеколды.
— Ишь, прёт! Прямо в хату лезет! — возмущался атаман.
Дверь открылась. На пороге стоял Василий.
Дашка вздрогнула, руки выпустили рогач, перекинулся чугун, и борщ полился, с загнетки на пол.
Первая радостно вскрикнула мать, бросаясь к сыну:
— Деточка моя! Прибыл с чужой, дальней сторонушки!
Широкоплечий, рослый Василий сбросил тяжёлые сумы с плеч, снял шапку, перекрестился на иконы и мрачно произнёс:
— Чтой‑то я не всех вижу. По дороге слух получил, будто прирост в семье есть?
