Митька удивлённо посмотрел на Петра, с обидой в голосе упрекнул:
— А чего ты жалуешься? Разве тебе у нас плохо? Батя не обижает. За одним столом с нами обедаешь.
— Нет, на батьку вашего и на тебя я не в обиде. Да от этого не легче. — Бедность всё равно заедает. Детей, сам знаешь, много. Марфушку, старшенькую дочку, учить надо. Все говорят, способная она к учению. А за что учить?
Митьке показалось, что на глазах Петра блеснули слезы. Он встревожился:
— Ты что это, дядя Петро?
Кони переминались с ноги на ногу: им надоело стоять на ветру.
Работник вздохнул, вытащил клочок пожелтевшей бумаги и снова стал сворачивать цигарку. Пальцы дрожали, табак рассыпался. Митька с трудом удерживал своего застоявшегося жеребца. То, о чём говорил Петр, было ему непонятно. А тот, докурив, бросил окурок и с ожесточением ударил ни в чём не повинного жеребца.
Кони рванули и галопом поскакали к маячившим вдали кошарам. Ветер ударил всадникам в лица, распахнул бурки.
Кошары Заводновых на взгорке. Огромные скирды заготовленного с осени курая й сена окружают баз с трёх сторон. Высокие просторные половни[1] — рядом с базом. Летом в половнях досушивают люцерну. Зимой и в непогоду в них укрывают маток с ягнятами. Вот и сейчас из огромных половней доносится разноголосое блеяние маток и слабый писк новорождённых ягнят.
Чабаны обрадовались приезду Митьки и Петра. Они быстро освежевали двух ягнят. Шкурки распяли для сушки, а мясо положили в закопчённый котёл. Скоро под треногим таганом задымились кизяки. Из приоткрытой двери половня запахло наваристым супом. Собаки одна за другой проскользнули в половень и чинно уселись, постукивая хвостами, в ожидании поживы.
По случаю поста Митька скоромного не ел. Но здесь, вместе с чабанами, он взял на себя этот грех. Чабаны ели баранину с чесноком, громко причмокивали н облизывали пальцы. Крепкими зубами они с хрустом дробили не успевшие ещё закостенеть мозговые косточки. Потом растянулись на сене, заговорили о станичных новостях. И заснули крепким сном, громко храпя под завывание ветра.
Не спалось только Петру и Митьке. Петро все вздыхал.
Митька тоже думал о встретившихся в степи людях. Как же это они решили пойти против самого царя — помазанника божьего?
Огромные, с лохматыми мордами овчарки, доев остатки ужина, разошлись по своим местам на ночную сторожбу.
Студенты уже в сумерках добрались до топкой речушки Егорлык и стали искать мост. За рекой виднелась станица — смутные очертания хат, тусклые огоньки в окнах, лай собак. Мост, сложенный из брёвен, заваленных навозом и соломой, шатался под ногами. Посреди моста несколько досок выломано. Сейчас эту дыру прикрыл шар заскочившего туда курая.
