И повернув коня, неторопливой рысцой направился к станице.
Чоновцы объехали встречные подводы и вскоре скрылись в густой пыли.
— Драпают краснопузые! — со злостью выкрикнул Илюха Бочарников. — Слабо им супротив казачков атамана Бурана!
У спуска в балку по обозу захлопали бандитские винтовки и обрезы. Не то бандиты хотели добыть себе лошадей, не то палили со злости, но пули шмелями зазвенели над подводами.
Передовой, Илюха Бочарников рванул поводья, с трудом выправил покачнувшуюся телегу и принялся нахлёстывать коней. Шальная пуля расщепила ему доску на можаре.
— Вот тебе и Буран, чтоб ему кашей подавиться! — замотал головой Илюха.
— В своих, матери их так, в своих стреляют! — кричал Карпуха Воробьев, прячась за спиной сына.
Бешеным намётом телеги помчались обратно к станице.
Поздним вечером двое закутанных в бурки через сад пробирались в усадьбу Шкурникова.
Усадьба стояла вдали от дороги, на самой окраине станицы. Два больших кирпичных дома прятались в густом старом саду. Вокруг подворья высокий каменный забор с навесом. Ворота обиты листовым железом. Злых собак полон двор. От соседей Заводновых сад Шкурниковых отделялся глухим, заросшим колючими акациями, проулком. Здесь, в проулке, стояли две привязанные лошади.
Во дворе непрошеных гостей встретили свирепые овчарки. Один из них выхватил из‑под бурки шашку и тут же срубил двух собак. Остальные с визгом разбежались.
— Лихо, ваше благородие!
А «ваше благородие» уже барабанил в двери дома.
— Кого принесла нечистая? — ворчал хозяин, открывая двери. В руках Шкурников держал коптящий фонарь и на всякий случай топор.
— Что за люди?
— Не признаешь, Иван Панфилович?
Оба сдёрнули башлыки.
— Боже ж мой! — не то удивился, не то обрадовался Шкурников. — Аркаша! Витька!
— Не Аркаша, хозяин, а сам атаман Буран со своим адъютантом! — поправил Витька Бакшеев, известный в станице конокрад.
— Да входите, входите!
Шкурников шире распахнул дверь.
Еще днём Витька разослал верных людей по домам богатых казаков с угрозой: прекратить вывозить хлеб на станцию, а к вечеру всем явиться в усадьбу Шкурникова.
Бандиты сбросили бурки и уселись за стол в красном углу, под образами.
— Ну, ставь угощение, хозяин! — не то попросил, не то приказал Витька.
Через десяток минут на столе стояли солёные огурцы, жареное сало, хлеб, четверть зловонного самогона — «первача».
— Иван Панфилович! Ах, Иван Панфилович! — укоризненно проговорил Витька. — Чтой‑то ты нас такой дешёвкой начиняешь? Аль не понимает твоя башка, чего наша душа просит?
