— Объясни ты мне, — просил его Евсей Иванович. — Затеяли революцию рабочие Петербурга, поддержали московские, ну и в других там городах. Почему затеяли, мне понятно, кому неизвестно, што война силы измотала, голод доконал рабочих. Невтерпеж стало — вот и взбунтовались В пятом году тоже из‑за этого бунт поднимался, хоть и не дошло до того, чтоб царя сбросить. А вот што надо этим большевикам? Не могу понять. Видно, опять жиды подзуживают, не иначе как погубить Россию хочут.
Новый участковый слушал атамана посмеиваясь.
— Вы, Евсей Иванович, как малое дитя рассуждаете! Ведь нынешняя революция — это не та революция, что в пятом году была. Это другая революция. — И раздельно произнёс: — Социа–листи–ческая! — Участковый поднял указательный палец вверх и, обведя в воздухе круг, продолжал разъяснения: — Это, господин атаман, та революция, которая весь земной шар может пожаром охватить, и тогда нашему брату жандарму вместе о атаманами, не говоря о буржуазии, наступит конец.
Атаман сокрушённо качал головой и думал, что хорошо бы снять с себя ярмо атаманское, да как? «Убьют меня не за здорово живёшь вместе с этим новым начальником. Уж очень он грамотный», — размышлял атаман.
Ему было понятно, почему бедные казаки бегут к красным. Но что там делает Митрий Заводнов? Или взять его же, атамана, семью. Старший сын Василий, в чине есаула, где‑то под Орлом сражается против красных.
А об Алексее слух прошёл, что дезертировал из армии белых и к красным перекинулся.
И целыми ночами не спал атаман, пытаясь распутать узел, затянутый жизнью.
В одну из вьюжных декабрьских ночей явился домой Василий. Украдкой постучал в окно, с оглядкой пробрался в родной дом.
Точно изголодавшийся волк, накинулся есаул на домашнюю снедь. Рвал крепкими зубами мясо, глотал, не прожёвывая, хлеб, запивал крепким самогоном. А когда наелся, закурил и сказал отцу:
-— Папаша, дела наши дрянь! Отступаем! Бросайте своё атаманство к чёртовой матери, пока не поздно! А что Алешка наш у красных — может, это и к лучшему… Глядишь, сдамся ему и выкрутит он, не чужой ведь.
К Атаман молчал и покряхтывал.
До зари пробыл сын дома, а потом, распрощавшись с родителями, ускакал.
После этого атаман почти перестал бывать в правлении, ссылаясь на болезнь. И вправду, он осунулся и похудел.
Работника атаман рассчитал, пояснив ему:
— Не такая теперь жизня настала, чтобы в дому работников иметь!
Дома решил Евсей Иванович сделать себе тайник. Всей семьёй трудились. Во двор чужих не пускали. Вывели внутри кухни новую стену из досок. Заклинцевали, обмазали и побелили. Вход в просторный застенок устроили под печью, сбоку, да так, что никто в жизни не догадался бы, что это вход в тайник. Из тайника в чащобу молодого вишенника пробили маленькое окошечко — лишь бы человеку можно было вылезти, уж если на то пойдёт. Забор у Колесниковых высокий, каменный, ворота и калитка жестью обиты, изнутри на засов ^запираются, цепных собак на ночь спускают.
