Он сказал словно про себя:
— Ты самое прекрасное создание, какое мне доводилось когда-либо видеть.
Опустившись на колени подле нее, он ласкал руками ее грудь, потом лег, полузакрыв ее своим телом, и нежно покусывал губами нежно-розовые соски, приводя Барбару в неистовство. Он принялся целовать ее тело. Барбара пылала; грудь ее вздымалась, тело трепетало и ее плоть жаждала, чтобы он овладел ею. Ей еще не приходилось чувствовать такого голода, такого безумного желания.
Наконец она тихо взмолилась:
— Прошу вас, милорд, — и Филип, поняв, что она готова, вошел в нее.
— Ах… — простонала Барбара с облегчением и восторгом. Он был необходим ей, как вода жаждущему в пустыне. Охваченная блаженством, она поняла, что дает и получает наслаждение — и это было то, для чего ее создал Бог. Сознание оставило ее, и, повинуясь каким-то древним инстинктам, она изогнулась и теснее прижалась к нему. Их движения становились все быстрее, тела блестели от пота, все сладостнее и глубже становилось наслаждение. Она потеряла ощущение времени и пространства. Мир сузился до размеров их сплетенных тел, и в этом мире существовал лишь непостижимый чувственный экстаз. Когда наслаждение, казалось, дошло до предела и Барбара, испытывая легкое головокружение, почувствовала, что большего счастья ей не вынести, движения Филипа стали быстрыми и резкими, и внезапно этот сладостный мир взорвался внутри Барбары в финальном аккорде наслаждения и тело ее разлетелось на мельчайшие кусочки, радостно мерцавшие в темноте бесконечной вселенной.
С первыми лучами солнца Барбара покинула комнаты Филипа, чувствуя, что лишь ее сонная оболочка скачет по сумеречному городу в сопровождении хмурого Джефа, а самая суть осталась там, в спальне Филипа.
Проходили дни, недели… Барбара жила как в полусне, полностью пробуждаясь лишь в объятиях Филипа. Они встречались почти каждую ночь, а днем виделись редко. Он был занят какими-то таинственными делами, которые не хотел обсуждать с нею, и никогда не появлялся среди молодых людей, окружавших ее на прогулках или в модных кофейнях. Даже по вечерам он теперь не показывался в доме Вилльерсов.
Барбара жила ради их тайных предутренних часов, ради свиданий в спальне Филипа. Под его опытным руководством чувственная натура девушки расцвела подобно бутону, согретому теплом солнца. Исчезли робость и неуверенность, и подчас трудно было сказать, кто из них двоих учитель, а кто ученик. Ее перестали терзать мысли, что его горловой смех вызван ее неловкостью. Она, как неутомимый первопроходец, исследовала все его тело и знала, что это доставляет ему удовольствие; ее язычок выискивал и ласкал самые интимные уголки его тела, воспламеняя и возбуждая его. Порой именно она придумывала новые позы для их любовных игр. Однажды Филип по ее заказу приготовил ванну. Барбара обвила тонкими белыми руками его шею и увлекла за собою в воду.
