Старый князь растерялся. Глаза его забегали, заметались — искал достойный выход.
— Ну, право… не совсем ловко. К тому же у него гусары, а я по ранжиру улан.
— Что другое предложить — и не знаю. — Давыд показал растерянность. — Уланов-то у меня один взвод, под отчаянным командиром.
Петр Алексеевич затоптался на месте, пощипал ус.
— Лешка, пойдешь под мою команду? Или тебе зазорно?
— Отчего же, батюшка? Двадцать лет уже под твоей рукой, послужу еще. Только боюсь — трудно вам будет. Годы ваши…
Вот этого не надо было говорить.
— Годы? Ах ты щенок! Возраст солдата не годами считается, а победами! Полковник! Я иду рядовым гусаром под начало этого молокососа. Дайте мне мундир по росту, всякую справу и доброго коня.
Старый князь прижился в эскадроне. Вспыльчивый, порою вздорный, он полюбился и офицерам, и рядовым своей отвагой, прямотой и неприхотливостью. А главное, что оценили в нем, — забота о солдате. Всюду князь совал свой дворянский нос — даже в котелки и манерки: крута ли каша, крепка ли водка? На биваках показывал своим примером, как вострить саблю, как бережно ходить за конем. Как беречь натруженную седлом задницу. Гусары ждали его у костров. Им нравилось его крепкое, соленое слово, его мудрые солдатские прибаутки, его рассказы о славных суворовских походах. Он умел, не смущая солдат, сидя на барабане, покуривая трубочку, прислушиваться к их разговору — такому домашнему и уютному, будто велся он не в голом поле, посреди войны, а где-то в далеких избах под скрип сверчка и треск лучины:
— Ну-ка, Ванюша, передай хлебушко. И солюшки не пожалей. Хлеб без солюшки ровно конь без седла.
Уважение к хлебу-соли, которых никогда не бывало у них в достатке, забота друг о друге, особенно о молодых, внимание без подобострастия к командиру — все это видел князь как-то по-новому. Будто в давно привычной и много раз читанной книге открывались ему новые страницы. Совсем другими глазами начал старый князь смотреть на этих простых людей, на которых держалось и его благополучие, да и все любимое им отечество.
С Алексеем никаких неладов и недоразумений не было. Старый солдат был верен армейской дисциплине, без которой не бывать не только победам, а и самой армии. К тому же видел, что сын его стал командиром. Правда, когда Алексей пытался чем-то ему помочь в обустройстве на ночлег либо в походе, князь сердился, начинал грозно править ус и кричал шепотом:
— Вы, поручик, справляйте свое дело! А я свое дело не хуже вашего справлю!
