— Скучаешь по дому, Лешка? — тихо спросил князь, бросив поводья и раскуривая трубку.
— Не особо, батюшка. Матушку повидать хочется. Сестрицей полюбоваться.
— Скучать солдату непременно надо, — вздохнул князь. — Когда солдат домой рвется, он шибче врага бьет. Чтоб на пути к дому не стоял. — И вдруг: — Матушке твоей не больно-то сладко со мной жилось. Да и она ко мне — не с медом в чашке.
Алексей промолчал — негоже сыну родителей судить.
— А ближе ее, — вздохнул князь, — мне и нет никого. Любовниц много, а любовь одна.
Поднялись на взгорок — удачное место, чтобы с него обстрел вести. Главное, чтобы француз это понял. Ну и надежда, что Шульц подскажет.
Не спешиваясь, посмотрели на рощицу, за которой сейчас велась работа. Листва с берез уже облетела, но деревья стояли так густо, что лужайка за ними не просматривалась ничуть. Только вызывающе торчат за верхушками деревьев казацкие пики с флюгерами.
— Не слишком? — спросил старый князь. — Уж очень с наглостью стоят.
— Оно так и надо, господин полковник. Француз знает, что хозяева здесь — партизаны, они беспечны, особенно казаки. А пики казацкие для него, что сливки коту.
Резон в этом был. Французы казаков и люто ненавидели, и люто боялись. К тому же знали, что в казацких обозах и в мешках много хорошего добра имеется — золото, серебро и припас продовольственный.
Щербатов всмотрелся вдаль, правее болотца и рощицы.
— А что у тебя там шевелится?
— Зорок ты, батюшка. Там сухой ручеек тянется. Ребята его подкопают, и там утром стрелки залягут.
— Толково. Отрежут конницу и уничтожат. Сам придумал? То-то славно я тебя обучил делу воинскому. Глядишь — и отца превзойдешь.
— Да где уж! — улыбнулся в сторону Алексей.
— И то! Яйцам умнее курицы не бывать. Поехали домой. А то кабы водка не простудилась.
— Боюсь, она уже греется, — рассмеялся Алексей, — в брюхе у Волоха.
— Я его повешу!
Не повесил князь Волоха — утром с трудом поднялся; настиг его жестокий приступ подагры. Князь страшно ругался, Волох, наполнив водкой кружку, пихал в нее какую-то траву, настой делал. Немного отжав пучок обратно в кружку, наложил его князю на пальцы, обмотал ногу тряпкой.
— Ты чем бинтуешь? — бушевал князь. — Портянкой?
— Зачем портянкой? — не обижался Волох. — Полотенец это.
— Полотенец! Этим полотенецем коню под хвостом подмывать впору.
Волох, не слушая, натянул ему на ногу нескладный и громоздкий суконный чулок.
Князь встал: левая нога в сапоге, правая — вроде как в бесформенном валенке.
