— С кем? — взвизгнул он и занес кулак.
На какое-то мгновение она растерялась, но тотчас же вскинула голову и громко захохотала:
— Ох и надоел же ты мне. Второй год караулишь… Чего ты меня караулишь? Ты ведь теперь никто мне… — и не пошла навстречу, а вильнула в сторону и побежала по берегу. Так птицы уводят, отманивают от своего гнезда или выводка.
Бежала она легко, свободно, и длинные темно-русые волосы плыли за ней по ветру. Иногда она оглядывалась, но не на Яшку, а дальше на тростник.
Чайки, испуганно поднимались и хрипло-печально вскрикивали.
Он догнал ее, скрутил и стал бить маленькой, резкой рукой.
Шурка, поджав зацелованные губы, позволила себя отшлепать, молча вырвалась из его рук и, гордая своей порочностью, пошла назад.
Яшка понуро плелся за ней и жалостливо стонал:
— Шурка-а, убью я тя стерьву!..
— Прямо цирк, — вздохнул кто-то.
Все это видел Игорь Корюкин, ее бригадир, сильный парень, с мягкими, карими глазами и белесым детским чубчиком.
Этим парнем почему-то не могла повелевать Шурка.
А Ефим с того дня все вертелся возле нее, преданно заглядывал в лицо и делал за нее половину работы, когда та была не в настроении…
— Ефим, ты сходи на восьмую печь — газит, — сказал Игорь запыхавшемуся Ефиму.
Ефим увидел бригадира, опустил ведра…
— Чего встал? — ухмыльнулась Шурочка. — Неси ведра-то.
— Ты уже им командуешь? — подошел к ней бригадир. Шурка отвернулась.
— Ты его за неделю высушила.
— А ты испытай, может, и тебя за три дня высушу, — сверкнула глазами Шурка и подбоченилась.
У Корюкина вспыхнули уши. Он крякнул и, махнув рукой, пошел на мостик через транспортер.
— Я наверх, — сказал он.
Шурка вздохнула ему вслед, пнула тяжелым ботинком мятое ведро и села на бухту шлангов, хмуро наблюдая, как торопко Ефим высыпал в аппарат порошок.
— Что это ты померкла? — управившись, подсел Ефим.
— Да-а…
— Ну, а все-таки?
— Давай уйдем сегодня далеко-далеко и нырнем с головой в какую-нибудь копешку, — глухо, просяще сказала она. — Скучно мне. Работа, работа… Уйдем, а?..
Ефим погладил горячей рукой ее крутое, мягкое плечо, прошептал:
— Да я с тобой… Ладно, после договоримся. А теперь неси ведерко стекла… Заправим бочку, — торопливо сказал он и побежал перекрывать воздух.
Шурка встала и пошла за ведром.
Бочка с жидким стеклом стояла под навесом у мартеновской трубы. Шурка прошла под эстакадой, вышла за ворота и от яркого света дня зажмурилась.
Стояла сушь, жара. От железа веяло зноем, от штабелей кирпича — запахом березовой стружки. Из крытого вагона женщины, закатав по локоть рукава кофточек, выгружали кирпич, другие собирали возле цеха доски, всякий хлам и стружку, которую выкидывали из вагонов — ею прокладывали огнеупорный кирпич — и палили огромный костер.
