Вскоре Шабалина потянуло на лирику. Дождавшись джазовой музыки, он расшаркался перед Лидией Петровной. Танцевали в уголке у книжных полок. Быстро опьянев, он сказал:
— Хватит… отдохнем…
Весь вечер он ходил следом за ней, и когда она подсела к мужчинам и включилась в спор, он прислушался и сказал:
— Лидка, не мыркай! — И пошатнувшись, добавил: — Чего тебе делать в науке? Ты — баба…
— Деградируешь, милый Стас, — сказала она, медленно вскинув голову и сузив глаза. На ее нервном лице медленно гасла улыбка.
— А я повторяю: нельзя допускать баб в науку… Вы должны выращивать детей и розы…
— Кюри и наша соотечественница Софья Ковалевская, может быть, и выращивали розы.
— О! — Стас грузно сел рядом с ней в кресло, откинулся и закрыл холодные помутневшие глаза.
— А вы, вы против этих женщин просто бездари, — горячо говорила она. — В наше время кандидат — это рядовой инженер, а доктор чуть грамотнее его…
Шабалин пошевелился, полуоткрыл глаза:
— Не надо так пространно, Лидия Петровна… Я сдаюсь. Мы не гении… Мука просеивается, отруби остаются. Но без муки нет хлеба… То бишь… Что я хотел сказать?.. — Встряхнув головой, он, покачиваясь, встал и брякнулся перед ней на колени:
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые, нежные губы…
— Ладушка, подари мне сына, а? — Он обнял ее ноги и всхлипнул, и преданно опустил тяжелую, горячую голову с жесткими, начинающими седеть волосами.
— Встань, отрок! — сказал аспирант Николай Макушкин, взяв под мышки и поднимая Шабалина. — Тебе надо срочно испить пару чашек крепкого чая.
Лидия Петровна нашла взглядом Павла Ивановича, и он кивнул ей. Она встала и пошла на кухню. Павел Иванович вышел следом. Там его встретили ее зыбкие темные глаза. Он положил на ее плечо руку и, чувствуя, как она напряглась, сказал:
— Ты не слушай Шабалина. Ты талантлива и молода. Ты еще многое сделаешь. Разве не натворила ты шума своей диссертацией?.. Просто он очень любит тебя… Ты полюби его, а?.. Ах, да… Ты прости, я тоже пьян, — сказал он грустно.
Она высвободила плечо и стала заваривать чай.
— Да пусть тебе жизнь подарит все земные радости! — сказал он и плеснул в бокал коньяка. — Выпьем за это! — Сел и придвинул к столу стул для нее. — Я устал. Завтра я начну отдыхать…
— Павел, возьми меня в жены, — сказала она серьезно. Она первый раз назвала его так по-домашнему, и он улыбнулся, пряча глаза от ее зоркого, умного взгляда и бледных, нежных губ. Губы она не красила.
