— Прости, отец. Я никогда не буду воровать. — И я имел в виду именно то, что сказал.
— Ты испытываешь мое терпение, мальчик.
Я видел холод в его глазах и задавался вопросом: почему он всегда ненавидел меня?
Я поднял молоток ослабевшими руками, дрожащими так же, как дрожала собака. Я поднял его медленно, выжидая, когда же отец это скажет. Скажет: «Хватит, ты все доказал».
Но этих слов я не услышал.
— Ты его сломаешь, или он сгорит, — сказал отец.
И с криком я позволил молотку обрушиться.
Нога Джастиса сломалась с громким щелчком. Мгновение не было никакого другого звука. Конечность теперь выглядела иначе: верхняя и нижняя части сходились под неправильным углом, в вершине которого выпирала белая кость, перемазанная красной кровью. Затем раздался вой, полный ярости, Джастис рвался из оков, пытаясь бороться. Уйти от боли.
— Еще раз, Йорг, — сказал отец.
Он произнес это тихо, но я услышал его сквозь вой. Какое-то время смысл его слов не доходил до меня.
Я сказал: «Нет», но не дал повода тянуться к факелу. Если он возьмет его, он не отступит. Это я хорошо понимал.
На этот раз Джастис знал, что означает поднятый молоток. Он всхлипывал, скулил, просил, как могут просить только собаки. Ослепленный слезами, я размахнулся и ударил. Телега загремела, Джастис дернулся и взвыл, заливая кровью свои оковы, в его сломанной ноге лопнуло сухожилие. Я сломал ему вторую ногу.
Рвота застала меня врасплох, горячая, кислая, она хлынула изо рта. Я ползал в ней, давясь и задыхаясь. Почти не слыша слов отца: «Еще раз».
Когда третья нога была сломана, Джастис уже не мог стоять. Он рухнул на телегу, обгадившись. Как ни странно, он не рычал и не скулил. Вместо того чтобы, когда я рядом корчился от рыданий, дотянуться до моей глотки, он уткнулся в меня носом. Прижался, как прижимался Уильям, когда плакал, разбив коленку или не получив желаемое. Братья мои, вот такие они глупые, собаки. Вот таким глупым я был в свои шесть лет, позволив слабости завладеть собой, давая миру рычаг, с помощью которого можно согнуть железо, сковавшее мою душу.
— Еще раз, — сказал отец. — У него еще осталась одна нога, не так ли, сэр Рейлли?
И на этот раз сэр Рейлли не ответил своему королю.
— Еще раз, Йорг.
Я посмотрел на Джастиса, переломанного, слизывающего слезы и сопли с моих рук.
— Нет.
Отец взял факел и бросил его в телегу.
Я откатился от внезапно взметнувшегося пламени. Невзирая на то, что мое сердце просило меня сделать, тело вспомнило кочергу и не позволило мне остаться. Вой из телеги обессмыслил все, что было раньше. Я называю это вой, но это был крик. Человек, собака, лошадь… Когда нам так больно, все мы звучим одинаково.
