– Нет, ты, Михалыч, вслушайся, что она говорит! – заржал он. – Дура, какие у бомжей могут быть квартиры? Ври, да не завирайся!
– Я не бомж!
– А-ха-ха! Не бомж она! Ты хоть рожу свою в зеркале видела? А шмотье?
Вот на это я уже обиделась смертельно. Рожа моя, видите ли, ему не понравилась. Никому не позволю обсуждать мое лицо! Надувшись, я не стала ничего отвечать и решила, что лучше буду наслаждаться тишиной.
Но тишины не случилось. Стоило менту отсмеяться, как вмешался сидевший справа от меня бомж. Оказалось, что он – тот самый мужик, балаболивший со мной из соседнего бака, а до этого по недоразумению навалившийся на меня же. Значит, не сумел он удрать от стражей порядка.
– Ну ребятки-и, отпусти-ите! – канючил знакомый мне голос. – Зачем вам лишняя морока? Мы ведь, между прочим, с драчунами этими не тусовались!
– Заткнись! – рявкнули оба, а я с благодарностью уставилась на бомжа. Ведь как оказалось: я просила только лишь за себя любимую, а он вона как – за обоих. Неплохой, стало быть, мужик, да и воняет от него не так уж противно.
Привезли нас в отделение. В сопровождении четверых полицейских мы – два алканавта, бомж и я – стали плутать по темным коридорчикам с давно облупившейся краской на стенах. Здание было ровесником Наполеона, вернее было бы, если бы он дожил до наших дней, и полтора века нуждалось в ремонте, что, конечно, оправдывало состояние стен. Нас втолкнули в кабинет, где за столом сидел представительный мужчина лет сорока пяти. Увидев наш конвой, мужчина им кивнул, а тот мент, что обозвал меня собакой, рванью и бомжом, принялся докладывать:
– Вот. Привели, товарищ подполковник. Эти двое дебоширили. – Он указал на заплывшие фингалами и опухшие от неоднократных попоек физиономии мужиков. – Не раз уж жалобы поступали. А эти рядом находились, поблизости. Документов при себе не имеют.
– Так! – рявкнул подполковник сердитым голосом, будто и без того не было ясно, кто здесь главный, и начал командовать, решая тем самым наши судьбы. – Первых в вытрезвитель, а этих в камеру до выяснения личности.
Услышав слово «камера», я остолбенела. Меня собираются посадить в «обезьянник»! К бомжам, алкашам и, может, даже преступникам! В голову полезли ненужные воспоминания о том, что, по рассказам папы, творится в женской тюрьме. Да я и без него это знала по книге Сидни Шелдона «Если наступит завтра». Но книга – книгой, лекция – лекцией, а ведь со мной это все взаправду происходит. Вот на руках моих защелкиваются наручники, и ведут нас с бездомным другом, жутко сказать, по камерам.
