…Соизволь родимая матушка,
Осударыня премудрая София,
Ехать мне ко Земле светло-Русской
Утверждать веры христианские.
— Вот так-то, — качая красивой головкой, сказала Наташа, — поехал и наш Федор Гаврилыч.
Наезжает он, Георгий-храброй,
Ко той земле светло-Русской,
На те леса, на темные,
На те леса, на дремучие.
— Ох, и где-то он теперь? — вздохнула Наташа. Девушки продолжали согласно петь.
— Наезжает он, Георгий-храброй,
На тех зверей, на могучих,
На тех зверей, на рогатых…
Ой вы, звери, звери могучие!
Ой вы, звери, звери рогатые!
Заселитеся, звери могучие,
По всей земле светло-Русской!..
На мгновение пение прервалось, задрожав на высоком, красивом звуке. И в тишину терема донесся со двора протяжный, печальный вой.
— Это Восяй плачет по своем хозяину, — сказала Наташа.
— Он, боярышня, сегодня, как Федор Гаврилович уехал, ни крупиночки не ел, и воды даже ни капли не пил, — сказала Дуня. — Полная кошелка у него костей и даже мяса ему жильцы положили, а он только морду воротит. Запищит жалобно, словно ребенок заплачет, нос в лапы уткнет и так посмотрит, только что не скажет.
— Да вот, — сказала пожилая, — и пес, а тоже чувство какое сильное. Все понимает!
— Да пес, прости Господи, — сказала Дуня, — он вернее человека будет. Пес и простит и забудет, если кого полюбит, а человек обиду-то, что камень за пазухой носит… Ишь скулит, как жалостно!
— Ну, пойте, девушки, да и бай-бай пора, чай, боярышне, — сказала Марфа и завела своим густым, точно струна звенящим голосом:
— Егорий где наш храброй,
Ты спаси нашего Федора.
Дуня, улыбаясь, пристала к ее голосу:
— Федора, свет, Гаврилыча
Во поле и за полем,
В лесу и за лесом,
Под светлым под месяцем,
Под красным солнышком,
От волка от хищного,
От медведя лютого,
От зверя лукавого.
— От человека злого уберег бы моего Федора Гавриловича святый Георгий, — сказала Наташа, вставая из-за пяльцев. — Ну спасибо, милые, на беседе.
Девушки собирали работу и, кланяясь, уходили из горницы. Наташа подошла к своей постели и мягко опустилась на стеганое одеяло. Дуня, всегда раздевавшая ее, стояла подле.
Руки Наташи бессильно упали на колени, голова поникла, длинные русые косы сползли на грудь. Наташа стала их расплетать дрожащими пальцами.
— Господи!.. Как воет!.. Спать не смогу… Плачет собака-то…
— Пойти унять его?
— Не уймешь, Дуняша. Пусть выплачет свое горе! Так-то легче… И ему… и мне… Хотя бы весточку какую ему послать? Финиста ясна сокола сыскать, чтобы слетал к нему?..
