* * *
Дуня расплела Наташины косы. Медным гребнем расчесывала золотистые волны.
— Боярышня, как думаешь, если его теперь пустить, ведь он найдет Федора Гавриловича?
— Кого пустить, Дуня?
— Восяя… С цепи снять и за калитку выпустить?
— Так что же будет? Он убежит. А Федор Гаврилович наказывал, чтобы нам Восяя беречь.
— Он, свет Наталья Степановна, умный. Никуда он не убежит. Следом пойдет и пойдет. И найдет Федора Гавриловича.
— Ну, найдет… А толку-то что?
— Как что. Да ты же ему напиши какую ни есть записку — он и прочтет, возрадуется.
— Как написать-то, — вздохнула Наташа. — Я читаю, не пишу — писать в лавочку хожу.
— А мы вот, как сделаем. Ты по-церковному-то в книгах маленько разбираешь?
— Так… больше по памяти, какое место упомнила.
— Вот и выбери, какое местечко вразумительное, чтобы Федор Гаврилович понял, что от тебя Восяй прибежал. То-то радости будет! Да и тебе спокойнее. От волка от хищного, от медведя лютого, от зверя лукавого, да и от человека убережет собака Федора Гавриловича. Она сильная. Утром-то два жильца еле сдержать на цепи могли. Прямо цепь рвет, аж трещит… А зубища-то!.. Что у волка!
— Не собака убережет человека, а молитва ко Господу.
Наташа глубоко вздохнула.
— Достань, Дуня, с полочки под иконами, псалтырь. Знаешь, в кожаном переплете, самая малая книга.
Наташа листала тяжелые пергаментные страницы рукописного псалтыря. Она вглядывалась в пеструю вязь крупных славянских букв, в многочисленные титлы, точно черные птицы летавшие над строками. Разглядывала узорные тушью, киноварью и купоросом расписанные заглавные буквы и, едва умея читать, различала каждый псалом, которые все знали наизусть.
Сколько раз читал их батюшка, отец Георгий, а в молитвенной тишине их слушала вся семья. А последние месяцы их почти каждый вечер читал Федя и по тому, где больше замусолены были и почернели углы страниц, где самые строчки потемнели от усердных пальцев и от восковых капель, можно было судить, какие псалмы были наиболее почитаемыми.
— Вот, — сказала Наташа, — хорошей стих… Ты думаешь, Восяй найдет Федю?
— Найдет, свет Наталья Степановна. Теперь тихо — Василий Ярославич домой убрались, я слышала, как ворота запирали. Батюшка ваш спать полегли. Никто не услышит. А он… Слышите, как скулит, воет и плачет и мечется на цепи, аж сердце надрывается. Вы, какой стих надумали, вырежьте, мы его зашьем в шелковую ширинку, да на ошейник накрутим и навяжем. Вот-то хорошо будет! А уже за собаку не беспокойтесь. Так-то побежит по следу, причуивая, найдет Федора Гавриловича, а ему с вашей молитвой и совсем ладно будет.
