— А ты ее знал, что ли, дедушка?
— Знавал, ягодинка, знавал. — И вдруг назвал ее по имени. — С кем теперь живешь, Паша?
— А меня откуда знаешь?
— Так не признаешь, что ли?
— Нет, — замотала головой Паша и силилась что-то припомнить, — нет, дедушка, не признаю.
Старик постукал палкою по деревянной ноге. Глаза женщины было вспыхнули радостной догадкой, но тут же вновь потухли. И она опять отрицательно замотала головой.
— Скирлы я. Скирлы — липовая нога.
— Ох! — вскинулась Паша. — Родимый! Да ведь сказывали, что убили тебя беляки.
— Убивали, а я не убился… Отдохнуть-то пустишь?
— Ужо что же я, окаянная, стою! Заходи в хату. Самым дорогим гостем будешь. Да что там гостем? Как родной ты нам! — Уже в сенях она спросила: — Мужика моего помнишь, дедушка?
— Федора?
— Да-да, Федора!
— Помню, помню.
— С войны-то с гражданской живехоньким вернулся. Сейчас в председателях колхоза ходит.
Пришел Скирлы в Ягодное на денек, на два. Хотел воспоминаниями душу изболевшую побередить. А так и остался доживать век свой на родине.
* * *
Отпросившись у деда Игната, Прохор жил у Скирлы два дня. Вторую ночь Прошке не спалось на новом месте… Ворочался, возился он. Никогда он еще не спал у чужих. Даже темнота была какая-то не такая, как в своем доме.
— Не спится? — спросил Скирлы.
— Не.
— Быват.
— Засну.
Снова замолчали.
Прохор полежал спокойно и опять заворочался.
— Слышь, Прохор, все не засыпается?
— Не засыпается.
— Чего-то, смотрю я, чудной ты какой-то в последние дни стал. Чего у тебя приключилось? А?.. Да ты не мычи. Откройся. Я же от тебя не таюсь. Ну что тебе душу-то тревожит? Отец, дядья живы. Печаль откуда идет?.. Говори, парень.
И Прохор все рассказал Скирлы: и про Таню, и про бабку Груню, и про вещи, и про то, как следил за девочкой и как встретился с нею и не стал разговаривать… Прохор ни за что бы не стал обо всем этом говорить, но было очень темно, а в темноте почему-то люди становятся откровеннее.
Старик внимательно выслушал Прохора. Помолчал. И вдруг спросил:
— Не спишь?
— Нет, — удивленно ответил Прохор. — А ты сам-то не спал, когда я говорил.
— Разве можно спать, когда душа другого человека говорит… Нет, Проша, не спал я… И вот тебе мой совет. Помирись с Таней. Если она с понятием человек, то не станет из-за фортелей бабки Груни на тебя зло иметь. — Скирлы вздохнул. — Эх, Игнат, Игнат, где твоя прежняя сила и гордость мужицкая? Допустил до того, что в своем доме жадность и корысть верх взяли над добром и справедливостью. Эх!
