Она обняла Джой, потом, еще продолжая смеяться, подержала ее перед собой на расстоянии вытянутой руки.
— Неужели ты ничего не знала, нет, правда? Как я люблю тебя, Фина.
Они уже обошли маленький парк по кругу, когда Абуэлита свободной левой рукой сняла с запястья правой золотой, инкрустированный слоновой костью браслет, и прежде чем Джой поняла, что происходит, ловко защелкнула его на руке внучки.
— Подтяни его чуть выше, девочка. У тебя такие худые руки.
Джой застыла на месте.
— Ты что это делаешь? — выдавила она, от ужаса перейдя на английский. — Возьми его обратно, Абуэлита, он слишком дорогой. Такие вещи нельзя давать девочкам.
Она попыталась подцепить пальцем тонкую старинную защелку и снять браслет.
Абуэлита положила свою руку поверх ее.
— Фина, он всегда принадлежал тебе, с самого рождения. Я хочу увидеть, как ты носишь его, сейчас, а не с небес. Небеса далеки, а глаза у меня уже не те, — глаза Джой тут же наполнились слезами и старуха пожурила ее. — Слушай, ты только не начинай вести себя как твой брат. Это всего лишь браслет, всего только бабушка, всего только жизнь. Не хуже, не лучше, я тебе уже говорила — только жизнь, и этого довольно для всякого.
— А мне и подарить тебе нечего, — Джой шмыгнула носом.
Абуэлита смерила ее нежно презрительным взглядом.
— Даже когда такие слова произносит маленькая девочка, они все равно остаются настолько глупыми, что не стоит тратить время на разговор о них. Дорог не подарок, дорога его причина. Какую-нибудь дорогую вещицу может подарить всякий, но никто больше не подарит мне Фину. С дня твоего рождения — о чем мне еще оставалось просить?
Внезапно она замерла, застыла, прижав к уху сложенную чашей ладонь.
— Что это? Что я слышу?
Джой, не смея сказать ни слова, затаила дыхание. Далекая, призрачная, но слышная так же ясно, как удары ее сердца, музыка пронеслась над двумя автострадами, насмешливая и любящая, каждой каденцией счастливо противоречащая самой себе: вечная, смехотворно обольстительная. И Абуэлита слышала ее. Джой признала бы отражение музыки Шейры на лице бабушки, даже если б сама вдруг стала глухой, как пень.
Абуэлита бессознательно поднесла другую руку к груди, в глазах ее засветилось молодое томление.
— Это она, — прошептала старуха. — Музыка снов. Вот ее ты могла бы мне подарить.
— Музыка снов, — Джой показалось, что слова эти произнес далеко отсюда кто-то другой, не она. — Ты способна слышать ее?
— Каждую ночь, — сказала Абуэлита. — Каждую ночь напролет, не знаю как долго. Мне снятся такие странные места, Фина, ты не поверишь, насколько странные. Лица, животные, всякие существа — и эта музыка. Я как-то рассказал о них Бриттани, — это моя няня, ну и имена же у них, — так та вкатила мне укол. Так что теперь я о ней никому не рассказываю, о музыке. Только тебе.
