— Для Шейры? — переспросила Джой. — А как насчет того, что лучше для меня?
— Так это одно и то же, — ответил Ко тоном более уверенным, чем тот, которым он изъяснялся со времени встречи с крияку. Впрочем, после этого заявления он примолк, а когда заговорил опять, голос его оказался тоньше и звучал не так уверенно. — Древнейший… ну, в общем, Индиго в чем-то прав. Ты помни — они теперь, возможно, не совсем такие, как раньше. Но только возможно, поняла?
Джой в отчаянии хлопнула себя ладонями по ляжкам.
— Да я даже не знаю какие они!
Но музыка, танцуя, приближалась из глубин леса, сильная и странная, рождая в Джой чувства, ей прежде не ведомые. И она сказала: «Ладно. Ладно, Ко, будь по-твоему». В первый раз назвала она сатира по имени.
С той минуты, как Джой и Ко вошли под самое первое дерево, красный лес — Ко сказал, что он называется Закатным, — ощущался Джой, как живое существо. Самые нижние ветви высоко возносились над нею, тени их согревали ей лицо, и куда бы она ни ступила, почва словно вздрагивала в ответ. Музыка Шейры, казалось, пульсировала, не только во всем во что вглядывалась или вслушивалась Джой, но и в ней самой, беседуя с нею в том укромном уголке сознания, в котором она сочиняла свою. Ей представлялось, будто ее ласково сжали в огромных рубиновых ладонях и согревают дыханием.
Как глубоко ни уходили Джой и Ко в Закатный Лес, в нем так и не темнело по-настоящему. Солнце давно уже село, однако лес продолжал светиться изнутри, и зябко в нем не становилось. В светозарном покое Джой слышала встревоженный топоток каких-то маленьких ножек, безмолвные вздохи широких крыльев над головой и грузное, нарочитое «топ-топ-топ», которое в любом другом месте нагнало бы на нее страху. Но сатир потянул ее за руку, сказав: «Теперь сюда, дочурка», — и музыка промурлыкала: «Сюда, сюда». Джой последовала за нею.
И вот красные деревья расступились, как расступается перед ветром высокая трава, и Джой с Ко вышли на поляну под небом в водовороте звезд, таких густых, что казалось, будто в Закатном Лесу идет снег. Посреди поляны стояли, ожидая, Древнейшие.
Один был величав и стар, как сами деревья, и столь черен, что ночь бледнела вокруг него. Другой, сизоватый, как грозовая туча, утешал своим присутствием взор, третий был похудощавее, с телом, более длинным, с изящной бородкой клинышком, выглядевшей так, словно она сделана из морской пены, зелено мерцающей изнутри. Они стояли, высоко подняв головы, прекрасные хвосты их плыли в красном ночном воздухе, подобно призракам, длинные витые рога светились под звездами. Музыка цвела вокруг них.
