И очень скоро поняло это новое поколение, что,
если действительно суждено России идти по пути европейской модернизации
(включавшей, как мы помним, не только военный и хозяйственный рост, но и
гарантии от произвола власти), разрушению подлежали и эти бастионы Московии.
Точнее всех сформулировал этот вывод второго европейского поколения России
Герцен, когда сказал, что «в XIX столетии самодержавие и цивилизация не могли
больше идти рядом»[35]. Декабристы попытались
воплотить этот вывод в жизнь. Выходило, короче говоря, что европейское
просвещение неминуемо вело в России к европейской модернизации, а
ориентированное на Европу самодержавие столь же неминуемо порождало своих
могильщиков.
Вот почему потребовалось Николаю уничтожить эту петровскую
ориентацию страны. Он просто не видел другого способа сохранить оба
средневековых бастиона Московии, как объявить преступлением само европейское
просвещение. Я не преувеличиваю. Я лишь повторяю известные слова Соловьева, что
при Николае «просвещение перестало быть заслугою, стало преступлением в глазах
правительства»[36].
Мы знаем, к чему это привело. Тридцать лет спустя Европа буквально вынудила
Россию громом своих скорострельных пушек реабилитировать европейское
просвещение и отказаться от одного из главных переживших Петра бастионов
Московии - крестьянского рабства.
Однако апологеты царя-освободителя почему-то не
заметили, что его Великая реформа была еще и великим гамбитом. Ибо пожертвовал
он крепостным правом между прочим и для сохранения последнего уцелевшего
бастиона Московии - гегемонии государства над обществом (в чем, собственно, и
состоял смысл самодержавия). И с момента этого гамбита кончилась для
правительства России петровская простота стратегического выбора. Отныне к
петровской альтернативе - Европа или Московия - прибавилась сознательная
попытка совместитьевропейскую риторику и имитацию европейских учреждений с
московитским самодержавием.
Правительство опять открыло страну для европейского просвещения -
и Россия благодарно ответила на это небывалым расцветом культуры. Оно допустило
европейские реформы. Единственное, чего допустить оно не могло, - это
европейская модернизация. Другими словами, гарантия от произвола власти.
Сохранение московитского самодержавия станет для него последним рубежом, дальше
которого отступать оно не желало. Дело дошло до того, что даже в 1906 году,
после революции и введения Основного закона империи, последний император
настоял на том, чтобы и в нем, в конституционном документе, именоваться
самодержцем.
