Так и держали они его в сарае, точно ненужную скотину, бесполезную обузу, которую еще и кормить-поить надо.
Вышли Зайнап с матерью во двор, посмотрели друг на друга, обе с виною, со слезами. Слезы матери были от бессилия защитить свою младшенькую от Азиза, от того, что предстояло пережить девочке в этом доме. Слезы Зайнап лились от жалости к матери, она понимала, как тяжело ей: сын поднял на нее руку, он хотел заставить Зайнап жить по его правилам и в его окружении, а это добром не кончится никогда. И еще она плакала от стыда: она подвела свою маму, она обманывает ее, она себе такое позволила, что если бы мать узнала, она бы просто умерла. Она не прокляла бы, нет; она свою Звездочку любила очень сильно, она просто не поняла бы ее и стала бы еще более несчастной. Стала бы, если бы смогла пережить этот позор и выжить…
Вернулись в комнату.
– Пусть побудет Зайнап у тебя, поможет. И я, когда смогу, подойду.
Распрощались, и мать отправилась домой, не зная, что ее там ожидает, со страхом и волнением.
Зайнап сдала зимнюю сессию успешно, значит, стипендия за нею сохранялась. Экзамены назначались то через два, то через три дня, в разное время. Она не знала, искал ли ее Петр, но встречи с ним уже несколько недель не было. Девочка радовалась этому, она боялась повторения новогодней встречи, но по ночам ей снились сны, в которых Петр ласкал ее тело, целовал ее, и она просыпалась счастливой. Так все в ней перемешалось – ее целомудрие и ее проснувшаяся греховная плоть.
Дел по дому Татьяны было много, сестра к концу января разродилась в один момент, прямо дома. Прилегла на диван, отдохнуть немного решила, ойкнула раза два, закричала:
– Ой, рожаю! Зайнап, пеленки бери, воду тащи! Ой, ой, идет уже, ой, Зайнап, держи ребенка! – действительно между расставленными ногами, прямо в вытекшие на диван воды брякнулся ребенок.
Зайнап от удивления остолбенела, сестра, освобожденная от бремени, стала руководить:
– Давай, клади ребенка на меня. Кто это? Мальчик? Хорошо, что мальчик, Мансур обрадуется сыну. Неси ножницы, вымой их водкой, в шкатулке нитки суровые бери, тоже водкой залей. Приготовила? Давай, вот здесь перевязывай, молодец, покрепче затягивай. Теперь чуть повыше перережь ножницами.
Похолодевшая от ужаса девочка, впервые увидевшая рождение ребенка (о себе она вовсе ничего не помнила), непослушными руками чикнула по пуповине и разъединила мать с младенцем. Новорожденный, покряхтывающий до этого момента, вдруг заорал громким голосом.
