Саша рассмеялся, глядя на растерянное лицо бабушки, бросил каштаны на полку этажерки.
— Да у той, что на рынке встретил…
— Садись, — строго приказала бабушка.
Саша сел на стул у столика, приставленного к кровати, косо, как когда-то в школе на парте, положил лист бумаги и, вопросительно взглянув на бабушку, спросил:
— Кому раньше будем писать, папе или маме?
— Раньше ты мне дашь слово!
— Какое? — не понял Саша.
— Что больше не будешь шляться по рынкам. Хватит, прошло то время!
— А картошку кто принесет?
— Сама принесу.
— Тебе же тяжело, бабушка.
— Мне будет в сто раз тяжелее, если ты свяжешься с какими-нибудь хулиганами.
— Но до сих пор же не связался.
— Все, больше говорить об этом мы не будем, — еще строже закончила бабушка.
Иришка торопилась к себе на Константиновскую. Жила она у хозяйки, у которой отец накануне войны снял комнату. За время оккупации Никитична сильно сдала, и большая часть работы по дому приходилась на долю Иришки.
Дом стоял в дальнем углу двора, с низкой, вечно сырой подворотней, каких на Подоле великое множество. Вокруг теснились двух- и трехэтажные дома с крохотными, давно не мытыми окнами, между рамами которых лежало еще довоенная, серая от пыли, вата.
Но, хотя дом и находился в этом общем дворе, около него вырос небольшой внутренний дворик — палисадник, обнесенный низким стрельчатым заборчиком. В палисаднике росли яблонька, два деревца абрикоса, кусты сирени и цветы. Тех, кто заходил в этот двор, особенно удивляли мальвы. Буйно разросшиеся, высокие, до самой крыши, они как-то не вязались с сырой подворотней, с теснотой асфальтированного двора, вечно закрытого стенами домов от солнца. Туда, где находился домик Никитичны, тень от соседних домов не доставала, солнца для мальв было в избытке, поэтому и разрослись они так пышно.
Отцу Ириши понравился этот уютный на вид домик. Особенно — мальвы, которые напоминали ему родную Херсонщину. Поэтому он и снял в этом домике комнату, когда с дочерью переехал в Киев. Как недавно все это было! Каким радостным, каким солнечным было то время! Какой сказочно беззаботной и счастливой казалась жизнь.
Все перечеркнула война…
Мать умерла, когда Иришке не было и шести лет. Жили они тогда в Херсоне. Пока Иришке не исполнилось восемь и она не пошла в школу, в городе она бывала редко, только зимой. А с весны и до поздней осени, всю навигацию девочка плавала с отцом на небольшом пароходе-буксире, таскавшем по Днепру огромные тяжело груженные баржи. Только сейчас, когда Иришка выросла, она стала понимать, как отец любил ее и как был к ней привязан. Даже на просьбы родственников и друзей оставить дочь на время у них сердито отмалчивался. Словно предчувствовал, что придет время, и он расстанется с дочерью надолго, возможно, и навсегда. Но раньше Иришка не представляла себе жизни без отца, без его пароходной команды, у которой она была любимицей.
