— Забавный дом, — сказал Антон, вытираясь и осматриваясь вокруг.
— Погоди, он тебе еще сниться будет, когда уедешь.
Братья сели ужинать.
Впечатления последних часов так переполнили Антона, что он не чувствовал голода, ел безразлично и все обследовал взглядом жилье, находя все новые и новые детали. И даже тогда, когда ничего уже вроде не осталось, что бы ускользнуло от его внимания, Антон вдруг обнаружил еще два проволочных солнца: одно выглядывало из-за тарелок на посудной полке, а другое было вправлено в пюпитр и несло на своих белых лучах имя «Моцарт», написанное проволокой же без отрыва.
А час спустя Зорины лежали на кровати, без света, и говорили, говорили.
— А сбегать вы отсюда не собираетесь? — спросил неожиданно Антон.
— Сбегать?
— Это мамин вопрос, — пояснил Антон.
— Так вот, скажи, голубчик, своей маме: не собираемся… — У Леонида была отцовская привычка в недовольстве называть людей «голубчиками» и «голубушками». — Сбегать!.. Лет через пять мама сама сюда прибежит!..
Леонид вздохнул и приподнял руку.
— Ноет? — спросил Антон. — Заживет.
— Конечно, но как бы пальцы того… Баян жаль. Когда я спросил у хирурга, смогу ли играть, он поинтересовался, музыкант ли я. Узнав, что нет, ответил, что смогу… Музыкант не смог бы, а я…
— Врет он. Растренируешься… Как у тебя, до Шопена дошел?
— Что ты!.. «Сентиментальный вальс» — моя вершина. — Леонид зевнул и повернулся на правый бок. — Сейчас бы живой воды…
— Лечь, а какие мне фразы выучить, чтобы понравиться Томе?
— А ты хочешь понравиться?
— Ну да.
— Хорошо. Только потом, — снова зевая, ответил Леонид.
— Хоть одну. Ну, например… «Здравствуйте».
— ¡Buenos dias!..
— ¡Buenos dias!.. ¡Buenos dias!
Антон лежал на спине. Вверху неясно светилась балка. Антон вдруг решил, что сейчас по улице промчится машина и фарами озарит комнату. Вспыхнет на потолке глазастая рама, поползет-поползет, потом как кинется на стену и исчезнет, и только слышно будет гудение уходящего автомобиля…
Леонид тихо дернулся, засыпая. Забинтованная рука его рывочками опустилась на грудь Антона, но боль, наверное, сразу усилилась, и Леонид очнулся. Левой рукой обнял брата, подоткнул ему под бок одеяло, тяжело вздохнул и пробормотал:
— Ну что, Лимония, запомнил?..
