Тиран | страница 42
Извозчик-малоросс, провозивший меня мимо Софийского собора, после падения гетмана, указав на деревянную колонну с выцветшими и растрепанными дождем лентами украинских цветов, водруженную по случаю въезда Петлюры в Киев, сказал мне:
— Столб, а на столбе мочало, начинай сказку сначала.
Железнодорожный рабочий, сопро-вождавший поезд, в котором я пробирался к границе, сказал мне мимоходом:
— За границу? С Богом. От дележки ничего не вышло, еще хуже стало, лучше уж одно к одному, в целое. «Тамо» по крайности свои. А как справимся начерно, пожалуйте обратно работать начисто. Ведь вы, «господа», черновой работы делать не умеете.
Публикацию подготовил Евгений Клименко
Сотворение тирана
Пушкин как несостоявшийся террорист
Таинственная буква
Осенью 1825 года Пушкин, для которого пребывание в Михайловском стало совершенно невыносимым, набросал (по-французски) письмо императору Александру I. Это письмо должно было побудить государя освободить поэта из ссылки. Но начал Пушкин издалека — и довольно нетривиальным образом (используем старый перевод Бориса Модзалевского; он точнее, чем позднейшие).
«...Необдуманные отзывы, сатирические стихи стали распространяться в публике. Разнесся слух, будто бы я был отвезен в Секретную Канцелярию и высечен. Я последним узнал об этом слухе, который стал уже общим. Я увидал себя опозоренным в общественном мнении. Я впал в отчаяние, я дрался на дуэли — мне было 20 лет тогда. Я соображал, не следует ли мне застрелиться или убить V. В первом случае я только подтвердил бы позорившую меня молву, во втором — я бы не отомстил за себя, потому что оскорбления не было, — я совершил бы [беспричинное] преступление, я принес бы в жертву мнению общества, которое я презирал, человека, всеми ценимого, и талант, который невольно внушал мне почтение к себе... Таковы были мои размышления».
О слухах, порочивших его честь, Пушкин узнал, видимо, в феврале 1820 года. Впоследствии, уже на юге, он выяснил, что слухи распространял небезызвестный граф Федор Толстой-Американец. Выяснив — немедленно начал готовиться к поединку. Но в 1820 году Пушкин мог только гадать, откуда течет грязный поток. Главным подозреваемым, судя по всему, был некий V, которого в минуту отчаяния Пушкин намеревался даже убить.
Вопрос о том, кто скрывался за этой таинственной буквой, интриговал пушкинистов давно. Предположений и фантазий здесь накопилась целая коллекция (как, впрочем, почти в любой области пушкинской биографии). Так, одни предположили, что имелся в виду Михаил Воронцов. Предположили совершенно напрасно: до приезда в Одессу Пушкин с Воронцовым вообще не был знаком и не имел решительно никаких оснований подозревать его в причастности к распространению сплетен. Другие заключили, что V — это пресловутый Аракчеев (V, следовательно, последняя буква его имени, если писать это имя по-французски). Конечно, желать убить «сатрапа» и «временщика» очень натурально. Беда только в том, что Аракчеев отнюдь не был «всеми ценимым» (скорее он был всеми ненавидимым); талантов, внушавших невольное уважение, Пушкин за ним признать никак не мог...
