Книги были главной ценностью и главной валютой. Один очень известный ныне телеперсонаж, учивший меня много лет назад журналистике, попросил как-то напечатать на машинке его статью. «Я мог бы заплатить вам, но мне кажется, лучше в знак благодарности подарить вам книгу», - важно сказал он. Я была просто счастлива, получив сборник стихов Пастернака. Какие там деньги, кто считает?
Интеллигенция в пролетарской стране всегда была вынуждена как бы извиняться за свой образ мыслей, но в этом извинении было больше классовой гордыни, чем истинного смирения. Буржуй в стране победившего социализма так и остался «недорезанным», а интеллигенция - «гнилой». Действительно, что может быть у нормального пролетария общего с людьми, которые живут не по-человечески и занимаются черт знает чем? Работу в советском учреждении они презирают и называют «сотрудничеством с властью», дети их всегда поступают в институт (конечно, по блату) и никогда не служат в армии, и даже простой разговор с водопроводчиком в их исполнении превращается в апофеоз презрения к честному работяге. Да и вообще - многие из них евреи. Попробуй полюби таких!
После школы я решила пойти работать. Университет - только вечернее отделение, надо зарабатывать. Только как? Навыков после школы - никаких, фанаберии - выше крыши. Я точно знала, что я - звезда, умнее и грамотнее всех. Но это все как-то не понадобилось. В результате пригодились единственные уроки, которыми в школе я манкировала - английской машинописи. Я попала в самое идеологическое заведение, какое можно себе представить - в иностранный отдел Гостелерадио. Как же я стеснялась своей первой профессии! Даже избегала встреч с одноклассниками - они все поступили на дневное, а я… печатаю на машинке! Потом уныние сменилось гордыней: я стала всем говорить с вызовом: «Работаю машинисткой!» и следить за реакцией. «Ах, вам не нравится? Ну и катитесь отсюда!» Лишь спустя несколько лет и стыд, и гордость ушли в песок, и я поняла, что машинистку переросла. Надо двигаться дальше.
В соседнем отделе работал молодой человек, знавший наизусть всего Гумилева. Он не курил, но все рабочее время простаивал на лестнице с курившими секретаршами, рассказывая им «Декамерон» своими словами. Секретаршам льстило внимание умного дяденьки. Они хихикали и краснели. Он и не пил, хотя присутствовал на всех редакционных посиделках, остроумием возмещая отсутствие компанейских вредных привычек. Молодого человека устроили в насквозь пропагандистское заведение по блату, но он ни минуты не собирался там работать. Не хотел «служить режиму». По его словам, демонстративно ничего не делая, он элегантно «косил» от идеологии. Человек он был невредный, начальник отдела был интеллигентом, поэтому терпел «сеньора из общества», который его забавлял. Я до сих пор общаюсь со знатоком Гумилева. Он по-прежнему нигде не служит. А бывшие коллеги, уехавшие в разные страны, все так же поддерживают его - то компьютер привезут, то пальтишко подбросят. Интеллигентные же люди!
