Седьмого ноября 1924 года я увидел впервые Троцкого на военном параде к 7-летию Октября. Низкорослый, широколобый Троцкий стоял в красноармейской форме, в самом углу, невысоко, блестел только что отлакированный деревянный мавзолей. Я прошел в одной из колонн, пристроившись прямо на тротуаре где-то на Тверской, близ Иверской. Иверская действовала вовсю, восковые свечи горели, старухи в черном, мужчины в монашеских одеждах отбивали бесконечные поклоны.
А где-то рядом, в те же волшебные годы - эпизод, переданный профессором-богословом Волковым:
По людной московской улице марширует комсомольский отряд. Движение экипажей приостановилось. В открытом автомобиле, тоже остановившемся, сидят Троцкий и Флоренский - по своему обыкновению, в рясе, скуфье и с наперсным крестом; они беседуют, не обращая внимания на окружающих. Комсомольцы, поглядывая на них, угрюмо ворчат: «Видно, нами скоро попы командовать будут».
Треск свечей и земные поклоны в рифму с парадами и сиянием красных звезд, мальчики и девочки, со всей отчаянностью возраста уверовавшие в марксизм, мученики полуподпольной тихоновской Церкви, обновленческие проповедники и ортодоксальные политработники - едва ли в истории отечества нашего было время, превосходившее 1920-е в концентрации подлинного религиозного пыла. Всех этих людей, без разбора взглядов и классов, впоследствии уничтожит Лубянка, книги их, ветхие, плохо склеенные, будут разорваны и сожжены, диспуты запрещены, фракции разогнаны, соборы снесены, кружки пересажены в изоляторы, да и сама их уязвимая, романтическая вера в немедленное переустройство мира и человека будет подавлена голодом и медленным умиранием на рабовладельческих «общих работах». Комиссары исчезнут, и каждый, кто существовал неправильно, пропадет. Прошлого не было, и прадед мой, голосовавший за платформу оппозиции в 1923 году, никогда не приходил на собрание, которое тоже не проводилось, потому что вели его люди, заведомо не бывшие на свете, так что и помнить о них невозможно. В Большой Советской Энциклопедии есть «трохофора» и есть «Трошкунай», а между ними никого нет и быть не может, окститесь.
Но верховным, так и не сдавшимся главнокомандующим этой быстро погибшей раннесоветской вселенной так и останется Троцкий. Из всех многочисленных его регалий - что сохранится неприкосновенным во времени, в памяти и на Высшем Суде?
Собственные, исторически достоверные воззрения Троцкого на идеологию, революцию, жизнь и борьбу, к сожалению, практически не пережили их автора. Наивный механический материализм, упования на триумф рабочего класса и «пролетарской демократии», надежда на возрождение партии после «бюрократического засилья», практический марксизм и классовые сражения - все эти громокипящие, торжественные схемы оказались несостоятельными еще до того, как коммунизм как таковой обернулся трухой и пеплом. Мировая революция не состоялась, потому что колониальные державы нашли достаточно средств для замирения своего трудящегося. Революции на окраинах произошли, но двигателем их стал вовсе не мифический «пролетариат», а вполне реальный общинный крестьянин, китайский и латиноамериканский мужик марей. Материализм и научный атеизм провалились, потому что воспитанный без идеальной, божественной перспективы гражданин не хочет всеобщего счастья, а хочет только виллу, «Бриони» и кредитную карточку - и если революционеры происходили из аристократов и поповичей, то из жертв государственной пропаганды безбожия выходят только хищные буржуа, отменные господа средней руки и миноритарные акционеры. «Сталинская бюрократия» была вовсе не «временным вывихом термидора», но единственно возможной формой воцарения освобожденных классов, торжеством плебея, умеющего подчиняться, подворовывать и даже повелевать, но органически лишенного господского чувства социальной справедливости. «Рабочая демократия», за которую погиб Лев Давидович, а вместе с ним и тысячи примкнувших к оппозиции героев советской истории, вывела на сцену какого-нибудь «Николая Ивановича Ежова», этого бутовского маньяка, спасение которого от ига царизма и гнета поповщины и было смыслом самоубийственной работы всех русских революционеров. Наконец, капитализм, на обрушение которого были потрачены жизни, процветает и ныне - просто потому, что дурацкое «обобществление собственности и средств производства» не помогло против алчных и подлых свойств человеческой природы, худшее в людях все равно выжило, и даже умножилось, благодаря тому, что «Бога нет, и никого не жалко, пойду зарежу сторожа и приватизирую цветные металлы с телеграфных столбов». Социализм начинается с того, что душа бессмертна: во времена Троцкого признать это было немыслимо, но погубило эпоху и всех ее трагических протагонистов досадное непризнание этого факта.
