Марусе очень хотелось верить. Она вернулась. А ветер за спиной шумел укоризненно…
И вот началась война. Отец показал справку — он освобождался от мобилизации. Маруся обрадовалась, ведь, кроме отца, у нее не было родных.
Они не эвакуировались. Отец заболел. Он встал, когда в Крыму уже были немцы.
Марусе чудилось, будто война идет стороной, не касаясь их маленькой, глухой сторожки. Но это было не так.
Однажды фашисты расстреляли жителей соседнего поселка Чаир — за укрывательство партизан. Четверым удалось спастись, прыгнув под откос.
Вечером, когда отца не было дома, в сторожку постучали. Две измученные женщины, очевидно, мать и дочь, попросили напиться. Маруся их накормила.
Пришел отец. Увидев женщин, сказал:
— Идите, идите, тут вам делать нечего.
Маруся искусала губы, лежа без сна всю эту бесконечную ужасную ночь.
Утром она спросила отца:
— Ты работаешь на немцев?
Он посмотрел на нее, увидел опухшие глаза, искусанные губы и попытался ласково улыбнуться. Улыбки не получилось.
Маруся хотела уйти. Но уйти было некуда. Отец начал официально работать проводником при каком-то немецком штабе. Они переехали в Симферополь.
Так и жила Маруся. Это ведь очень тяжело — так жить. Она и не называла это жизнью. Просто ходила на базар, меняла оккупационные марки на хлеб и картошку. Потом возвращалась домой, пряча лицо в платок, скрываясь от знакомых.
По вечерам изредка приходили приятели отца и пили самогон. Хмель развязывал им языки, и они, обычно такие же хмурые и неприветливые, как отец, принимались хвастать своими обидами на советскую власть.
Часто Маруся оставалась одна: отец уезжал с немцами. Она с ногами забиралась на диван, зябко куталась в пуховый платок и думала, думала, думала…
Однажды на базаре Маруся встретила Сережку — они вместе перешли в десятый класс.
— Сережка! — обрадовалась Маруся. — Сережа…
Сергей вздрогнул, равнодушно посмотрел на нее и… не узнал.
Дома, чистя картошку, она расплакалась, и слезы капали на ленты картофельной шелухи.
Постепенно Маруся уговорила себя, что Сережа и в самом деле ее не узнал. Разве она похожа сейчас на себя — в лице ни кровинки, глаза стали огромными, темными и грустными-грустными. И пуховый платок — Сережа никогда не видел ее в этом платке. Только коса осталась прежней… Через несколько дней, поборов свою девичью гордость, она постучала в двери его дома.
— Он эвакуирован, — ответили Марусе. — Разве она не знает? Весь класс эвакуирован. — Но ведь она видела его своими глазами! — Она ошиблась. Этого не может быть.
