«Ну и флаг вам в руки, — отозвалась Оксанка, как ни в чем не бывало отпивая свой кофе. — Можете начать кричать об этом на всех углах. Лично мне на это совершенно наплевать. Я предпочитаю не встревать в чужие дела. В отличие от вас».
Маргарита Ивановна с тех пор обращалась к ней только на «вы» и явно давала понять, что еще неслабо отыграется за ту проигранную словесную перепалку.
На осторожные опасения Галины на этот счет Оксанка отвечала одно: «Ничего она мне не сделает. Ни мне, ни Беленькому. Было бы хуже, если бы я молча проглотила ее намеки. Тогда она бы решила, что я боюсь. А так мы расставили все точки над «i».
Расставить точки над «i» — любимое выражение подруги. Если она его произносила, тут уж держись: выскажет все! Такое подметит, что не каждый и внимание обратит, не каждый запомнит, да и, подметив, не каждый посмеет произнести вслух. Страх перед занесенным для удара остро отточенным мечом был не так страшен, как произнесенное ею «расставить точки над «i».
Возможно, это и была «броня» Оксанки, за которой она прятала свое сердце.
Глупая, глупая подружка! Она и сама не понимала, что страдала от этого все чаще и чаще. Сторонились ее. Боялись и сторонились. Кому хочется к такой чумной, что не может когда надо язык придержать, в товарищи набиваться? При Оксанке умолкали в ординаторской и сестринской женские пересуды, потому что беззлобное удовольствие от перемывания чужих косточек, которому предавались все медсестры, Оксанка могла превратить в публичное полоскание грязного белья. А не было ничего хуже и непригляднее вытащенного на свет божий чужого грязного белья.
Только она, Галя, и понимала давнюю подругу, защищала ее, если доводилось услышать о ней что-то уж очень нехорошее и несправедливое.
В это время в процедурную вкатили очередного больного. Им оказался Степан. В отличие от других, он улыбался во весь рот, хотя предстоящая ему процедура перевязки нисколько не располагала к улыбкам.
— Ты чего? — улыбнулась она в ответ.
— Так, настроение хорошее, Галина Антоновна, — ответил он, наблюдая за ее приготовлениями.
— Отчего ж у тебя настроение хорошее, а? Я вот тебе его сейчас испорчу. Ты почему санитарку не зовешь, когда надо?
— Да я сам…
— Сам, сам, — передразнила она его. — Вся повязка в сукровице. Опять ударился?
Она уже слышала от санитарок, что этот паренек почти никогда не просил их помочь, когда ему надо было перевернуться или подняться на кровати, чтобы сменить простыни. Но при этом с непривычки и из-за слишком резких движений тревожил раны на своих культях.
