Он беспокойно оглянулся через плечо.
— Джудит…
— Да брось ты, Костелло, никто из этих людей в жизни-то никого не выслушал, а теперь уж тем более не собирается. Если, конечно, это не речь звезды или какой-нибудь знаменитости. Ну, а мы ни к тем, ни к другим не принадлежим, так ведь?
Она понимала, что говорит дерзко, но и останавливаться причины не видела.
— Ну, так рассказывай же мне, Костелло! О том, что надо вооружиться терпением, организовывать, сплачивать все эти фракции, о перспективах и дальновидной политике, можешь цитату ввернуть из Мао насчет революционеров, которым приходится плыть в океане народных масс, или как там оно? Еще раз расскажи, почему мне нельзя уходить со вшивой той работы на телефонной станции, где каждая немытая тварь пытается лапать меня каждый день, и где каждый раз в день получки заставляют клясться на верность, и мочиться в бумажный стаканчик раз в месяц — все потому, что это какая-то часть твоих чертовых планов. Ну, давай же, Джордж, рассказывай мне о кроликах.
Говорила она негромко, хотя жутко хотелось визжать во весь голос и швырять вещи. Что, очевидно, можно было и делать: среди этих людей и вправду никто друг друга не слушал.
У Костелло вид становился все более встревоженным.
— Слушай, попридержись, — он положил руку ей на плечо- Я отвезу тебя домой, ладно?
— Извини, — сказала она в машине.
— Нет проблем. Парень, которого я собирался повстречать, оказался осведомителем, в чем мне нужно было убедиться. Плюс он постоянно намекал на то, что называется «ложными предложениями», так что вечер в любом случае прошел довольно-таки впустую.
Он бегло оглядел ее, обеспокоенно нахмурясь.
— Мне надо было это предугадать. Иногда все это обрушивается разом, все эти потаенные страхи и стресс, чего никогда не ожидаешь заранее, а другие вокруг лишь страдают. А между тем, все, что ты сказала, чистейшая правда. — Он шумно вздохнул. — Подожди, вот доживешь до моих лет, тогда узнаешь, что значит настоящая депрессия. Когда я был всего-навсего юнцом, носился со всякими петициями в колледже — догадываешься, думаю, какая юность у меня была — так я даже есть не мог, настолько меня захлестывало. Не просто из агрессивности; это все перенимаешь от людей, которым опытные пропагандисты внушают, что бедные — они потому бедные, что лентяи, и что войну в такой-то банановой республике мы обязаны выиграть, чтобы коммунисты не подумали, что мы слабаки, или что чистый воздух означает потерю рабочих мест, ну, и тому подобное. — Костелло издал короткий, без веселья, смешок. — Здесь даже не в том дело, что все стопорилось на мертвой точке, поскольку правительство давно уже перестало реагировать, а с недовольными дело имели суды. Дело было в этой треклятой апатии. Людям было насрать, что происходит, лишь бы это не задевало их лично. Когда ты молод и мир видишь в розовом свете, для тебя жуткое потрясение — обнаружить, что многие из «непогрешимых» с удовольствием смотрят, как сосед спотыкается и — носом в пыль! Лишь бы у
