В саду памяти | страница 3
Как моя будущая прабабка Юлия встретилась с моим будущим прадедушкой? Исаак Клейнман в силу своих торговых связей много путешествовал и часто посещал Вену. При всей прогрессивности взглядов он был человеком набожным и, естественно, вращался в кругу венских единоверцев. Может, именно там он познакомился с раввином Лазарем Горовицем? А может, в этом деле посредником был кто-нибудь из их общих друзей? Или тут принимал участие профессиональный сват — szadchan? Союз с известным родом раввинов должен был польстить Клейнману. Богатство плюс ум — что может быть лучше?
Теперь уж никто и никогда не узнает, где и как Юлия впервые встретилась с Густавом. Без сомнения, отцы постарались подготовить не одно такое свидание, чтобы молодые люди могли получше приглядеться друг к другу. Была ли симпатия обоюдной? Он, без сомнения, не мог не понравиться. Видный, образованный, полный меланхолического обаяния, что всегда пленяет женщин. Светлые глаза и романтические бакенбарды, оттенявшие молодое, серьезное лицо. По рассказам, он походил на Норвида[2] или повстанца с картин Артура Гроттгера[3]. А как отнесся молодой сын раввина к представленной ему девушке? Недурна собой, неглупа, вызывает уважение, будет, вероятно, доброй женой и родит ему хороших детей. Чего ж еще? Без всякой охоты отправился он в хмурый российский город, называвшийся Варшава. Не сопротивлялся. Будучи человеком богобоязненным, знал: главная его жизненная цель — создание семьи. А счастье? Счастье достигалось правильным исполнением долга.
Письмо Юлии к Густаву (конверт)
и письмо Густава
Чудом сохранилось извещение о помолвке — на веленевой бумаге, украшенной тисненой короной и гирляндами цветов.
Моя бабушка заботливо хранила в Варшаве две огромные пачки писем своих обрученных родителей, но деликатность не позволила ей их прочесть. Все сгорело во время варшавского восстания вместе с семейным архивом. Уцелело лишь несколько писем, исписанных мелким каллиграфическим почерком: из Вены в Варшаву и из Варшавы в Вену. Они переписывались по-немецки. Geliebte Julenchen! Verehrter und geliebter Gustav![4] Ей двадцать два, ему двадцать три. Устроились они в Варшаве, на Крулевской улице 49, в нескольких шагах от Саского парка, в каменном доме, принадлежавшем старикам Клейнманам. На что жили? На проценты с приданого Юлии, заложенного для семьи. И на скромный заработок Густава, который получил работу в конторе тестя. Вместо того, чтобы штудировать философские трактаты, он выписывал теперь накладные на очередные центнеры соли.
