— А это просто спортсмены. Которые не понимают, что я делаю все для их же блага. Они думают, что я над ними издеваюсь. Намеренно им врежу. Веду какую-то свою игру. Люди не понимают, Леша, когда им делаешь хорошо, все время ищут некий скрытый смысл, подтекст. Потому что вокруг давно уже одно сплошное вранье. Непонятно, кто хороший, а кто плохой. Воровать — хорошо или плохо?
— Убивать — хорошо или плохо? — подхватил он. — Ведь уголовное дело не завели на того, кто отправил в больницу Лукашову. Потому что победителей не судят. Все ждут до Олимпиады. Если вы выиграете, вам все сойдет с рук. И вы это прекрасно понимаете. Особенно ты.
— Я устала от этой философской беседы, — оборвала его Климова.
— Ты сама выбрала тему, — огрызнулся он. — Я бы предпочел, чтобы мы пошли ко мне.
— И легли бы в постель? — усмехнулась она.
— Лера, мы не дети. Время дорого, потому что мы неумолимо стареем. Я могу, конечно, за тобой поухаживать. Но здесь нет ни винного бутика, ни цветочного киоска. И вообще спортивный режим. Я могу тебе предложить только чашку чая и… себя, — он невольно покраснел. Хорошо, что было темно! — И то ты подумаешь: не велико сокровище.
— А если нет?
— Но ты же сама сказала…
— Да мало ли что я сказала? Если я скажу тебе правду, твое самомнение, и без того непомерное, раздуется до величины совсем уж угрожающей. Поэтому тебя постоянно надо осаживать.
— Что ты и делаешь. Значит, да?
— Я этого не сказала, — лукаво улыбнулась она.
— А мне два раза объяснять не надо.
Он схватил ее за руку и оттащил в тень, где стояла огромная заснеженная ель. Лера не сопротивлялась. Он обнял ее, привлек к себе и приник к губам, оказавшимся на вкус холодно-солеными и влажными. Это потом он понял, что на ее лице все это время таяли снежинки, а губу она прикусила во время одного из его неосторожных высказываний, чтобы не ответить резкостью. И своим языком он попробовал на вкус ее кровь, чуть-чуть, самую капельку, но этого хватило, чтобы рухнуть в бездну. Он стал чувствовать то же, что и она, думать так же, как и она, желать того же, чего она хочет. Отныне он уже не соображал, что делает. Его просто не стало, была одна ОНА, с глазами такими огромными, что в них отражался весь его мир.
Он не помнил, сколько прошло времени. Сколько они с Лерой стояли под огромной елью и целовались. Голова была пьяной, сердце бешено стучало, ноги подрагивали. Хотелось схватить ее в охапку и утащить к себе, он уже предвкушал, насколько эта добыча окажется сладкой. И даже сказал хрипло:
