Оба друга поступили в Московский университет, на математическое отделение, но Огарев позже перешел на юридическое. Уже в университете они создали кружок, который должен был продолжать дело декабристов, а в 1834 году они были арестованы по делу «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи».
Причиной дела стала пьянка, на которой студенты пели антиправительственные песни и разбили к тому же бюст государя. Самое забавное, что ни Герцен, ни Огарев участия в этих посиделках не принимали. Но пошли, видимо, за компанию, как «закоренелые».
Огарев просидел девять месяцев в одиночке, а затем был выслан в Пензу под наблюдение отца. Герцен же отправился в ссылку сначала в Пермь, а оттуда в Вятку, где был определен на службу в канцелярию губернатора. Но за устройство выставки местных произведений и объяснения, данные при ее осмотре наследнику престола (будущему Александру II), Александр, по просьбе Жуковского, был переведен на службу во Владимир. Отсюда он незаконно отправился в Москву, а затем тайно увез свою невесту, Натали Захарьину, и провел во Владимире, по собственному замечанию, счастливейшие месяцы своей жизни. Натали, кстати, была незаконнорожденной дочерью дяди Герцена и воспитывалась у своей полубезумной тетки, все родственники были решительно против их отношений и брака.
В 1940 году Герцену позволили вернуться в Москву, а Огареву выехать за границу. Николай отправился в Берлин и шесть лет слушал лекции в тамошнем университете.
Огарев всегда признавал за собой «слабость к женскому полу» и, находясь в имении, женился на родственнице пензенского губернатора Панчулидзева, Марии Львовне Рославлевой. Огарев позже писал ей: «Я знал блаженство на земле, которого не променяю даже на блаженство рая, это блаженство, Мария, — наша любовь».
Но Марии сразу не понравилась дружба ее мужа с Герценом, и она стала делать все возможное, чтобы уберечь своего супруга от этой «неприятной» связи. В 1838 году умер отец Огарева, и тот остался наследником огромного состояния: земель в трех губерниях и четырех тысяч душ.
Но пока Огарев получал в Берлинском университете знания, Мария Львовна пустилась, что называется, «во все тяжкие»: ее траты не знали удержу, любовников она меняла как перчатки, не скрывая это от мужа.
Друг Герцена и Огарева Николай Сатин, который, кстати, как раз присутствовал на той злополучной вечеринке с песнями, писал в 1842 году Герцену: «Огарев поневоле виноват в одном — в своей слабости. Он никогда не мог бы переделать натуры своей жены, не мог бы остановить ее дурные наклонности… Для него выход невозможен, страдания неизбежны».
