Внезапное остроумие Марины было и внезапно злым. А и то понятно: черная коробочка – ее собственность, ее с мужем покойным изобретение действует, как оказалось, без сбоев. И, как ни крути, она, Марина, для всех здесь, на травке, безоговорочно виновата в том, что она – плюс все та же коробочка – всю гоп-компанию поместила в… во что?.. ну, в ситуацию, которая нежданна, непонятна и крайне не к месту. А то, что спасла от возможного убиения, так кто ж о такой фигне помнит сей момент? Благодарность – штука зыбкая и многофункциональная.
– Но, как я понимаю или, точнее, хочу предполагать, – давил Пастух, – мы должны оказаться в нашем родном пространстве, где есть поезд, есть рельсы, пассажиров туча, есть Москва, есть, наконец, наш багаж. Или я что-то не врубаюсь?
– В пространстве, где был поезд. – Марина голосом подчеркнула слово «пространство», а потом слово «был», но в нем, в голосе то есть, звучала и некая нотка сомнения, если, конечно, у сомнения есть нотки, – мы и должны, по моему разумению, через пару-тройку минут непроизвольно оказаться в поезде, но он – движущийся объект… – К ноткам сомнения прибавились нотки вины. – Мы с мужем в наших экспериментах имели стабильную точку ухода и возврата – лабораторию, а здесь – поезд, он движется… Хотя… – Она примолкла и стала что-то сама себе нашептывать почти беззвучно и прикрыв глаза веками. Все терпеливо ждали, когда это камлание закончится. – Хотя… – повторила она, еще чуток подумала и нажала что-то на пресловутой коробочке, которую держала бережно и жестко.
И мир на мгновение опять погас, ну, на самое ничтожное мгновение, и ветром холодным дунуло мощно, и Пастух ощутил под ногами качающийся пол, а за грязным стеклом быстро-быстро мелькали деревья и облака на выцветшем небе.
– Вернулись, – откуда-то сбоку сказала Марина, – тот самый тамбур вроде. – И добавила: – И нет никого. – И еще добавила радостно: – А теория-то практикой подтверждается, что славно.
– А бандюганы где? – спросил Шухрат. – Сколько мы отсутствовали?
Вид у него был вроде бы как и обычный, но зато тон поменялся: из командирского стал вполне штатским, даже смутное уважение в голосе появилось, и причиной тому, понимал Пастух, была именно Марина, на раз-два устроившая стабильному, мощному, уверенному в себе и окружающим его мире сапиенсу внятное представление о том, что мир этот зыбок и даже эфемерен – ну, вот так, в первом приближении.
А вопросы – оба два! – он задал правильные. Хотя и довольно риторические.
