Она открыла их на миг, снова зажмурила, снова открыла и сказала недоверчиво:
– Это мы что – летим?..
В салоне яро гулял холодный ветер. Открывать окна во время полета вообще-то сильно не рекомендуется, но пилот пока молчал.
– Летим, – подтвердил Пастух. – Дайте руку…
Ухватил за запястье и высунул в приоткрытое пилотом окно вертолета, где ветер был прямо-таки штормовым, холодным, колким. А внизу остались махонькие с высоты вертолетики, махонькие дома, махонькие деревья, махонькие автомобили и совсем махонькие человечки, зато стало хорошо видно, какая земля большая и в общем-то и впрямь круглая.
Пастух отпустил руку Марины, а она ее не убрала, оставила за окном.
– Как странно, – сказала. И добавила: – Я – и лечу… Но все равно страшно. Мы так долго станем лететь?
– Часа три как минимум, – сказал Пастух. – Или больше.
– И догоним поезд?
– Скорее перегоним. И встретим его на станции Зима.
– Красивое название, – сказала она. – И земля очень красивая. А мы точно не упадем?
Все-таки она боялась, видно было. Но руку из-за окна не убирала. Хотя ветер в окно пер мощно, что было неприятно, но он был довольно теплым, так что простуды или даже воспаления легких Пастух никак не планировал.
– Точно не упадем, – соврал Пастух. Вертолеты вообще-то время от времени падают с высот на землю, на своей шкуре испытано. Но это – в прошлом. – Давайте попросим пилота закрыть окно, – предложил он. – С открытым вообще-то не положено… И холодно-то как, простудимся к черту, не дай Бог… – Постучал пальцами по спине пилота, крикнул: – Задраивай, спасибо! – И к Марине опять: – У вас ничего не кружится, не болит? Вам не страшно?
– Страшно, – ответила. – Фантастически страшно. Мы так высоко над землей!.. Но как же это красиво. Я ни разу не видела – сверху…
Она прижала физиономию к окну, нос сплющила и стала смотреть на медленно-медленно ползущую под вертолетом землю. Ну, дай-то Бог, летать у нас вроде получается, подумал Пастух и умиротворенно закрыл глаза. Пока Марина наглядится на землю с высоты, можно и покемарить минуток десять – пятнадцать. Здесь, в «двадцать шестом», помнил Пастух, спалось когда-то вполне пристойно.
В полете были три часа двадцать семь минут. Можно было б и быстрее, но два раза на землю присаживались: рядом с пасекой, где пилот угостил Марину свежим медом, у него там кореш пасечником оказался, а еще у озера – круглого, ровного, как тарелка, и очень холодного. Марина умылась в нем, ладошками потрясла, сказала:
