– Неудачно. – Мрачность в голосе не исчезла. – Устала я, Пастух дорогой и Стрелок милый. Кстати, Стрелок, чего это вы в купе не заходите?
– Насиделся, – с грустью сказал Стрелок.
– Опять охраняете, – вздохнула тяжко. – Скорей бы Москва. Домой я хочу…
Тут она была права. Пастуху тоже до смерти надоело путешествие по Транссибирской дороге. И все время пасти, сторожить, охранять, следить – надоело. Да и впрямь тяжко всем едется – предвоенная какая-то обстановка, напряженная, тягостная, нерезкая, а самой войны – ну хотя бы с криками, плачами, мордобитием, а то и стрельбой как в никуда, так и по человекам – пока не видно. И то хлеб, как говорится…
А дома Марину никто не ждет, даже домработница. Ну нет у нее пока дома, вышло так.
– Сколько их было, татей? – сложно спросила она.
Но Пастух понял.
– Да сколько б ни было прежде, все безопасны уже. А те, кто еще опасен… Ну, Марина, право, я не умею предсказывать будущее. Ну, двое, как вы говорите, татей бродят где-то по вагонам. Или трое. Или пятеро. Не знаю. Поверьте, не стоит уж так опасаться этих троих – пятерых. Они – болванчики, солдаты, машинки заведенные, они предсказуемы и не так уж и страшны, поверьте. Страшны те, кто их за ниточки дергает.
– Слим ваш? – зло спросила.
– Он не мой. Хотя… Да, он мой личный враг, но это давняя история, лесом поросшая, не берите в голову. Я его однажды убил. А он не убился. Уж так вышло, моя вина. И явился сюда, в поезд, но – по вашу милость. Он вас убивать не собирается, вы ему живая нужны… Да еще я тут… Впрочем, вы это сами понимаете, так?
Она смотрела в окно, за которым ничего толком видно не было: поезд сильно раскочегарился, быстро катил.
Пастух ждал.
– Вот что, – сказала она, отвернувшись от окна, – вы не думайте, что я там обижаюсь, или сержусь, или еще чего-нибудь. Но я – женщина, право слово, извините, если что не так. Мне не страшен ваш Слим, как не были страшны прежние лиходеи. Я вообще не пугливая, и вам я верю, слышите?.. Ну вот верю – и все. Не бросайте меня, Пастух, я знаю, я – ваша работа, но не бросайте эту работу, ладно? Мне в Москву хочется, и чтоб дело поехало, раскрутилось, и чтоб вы не исчезали…
Серьезно говорила. Но – без слезы, жестко.
– Я не исчезну, – сказал Пастух, искренне в сей момент думая, что он и впрямь не оставит Марину в Москве, будет встречаться, болтать, слушать о ее новой работе, ан понимал, что не властен над собой, над своим временем, над теми приказами, которые для него сочинят. Как там в давней-предавней песне, откуда-то слышанной: «В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора… Целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»…» – Я не исчезну, – повторил он. – Москва – город маленький и тесноватый… Да и не думаю, что вас кто-то будет преследовать, пугать. Работа все отторгнет, а работы, понимаю, у вас будет много… Но я правда никуда не денусь. Хотите, я запишу вам все свои координаты?..
