Но туда хода уже нет.
Сквозь дверь я уже слышал, что в доме собрались родственники. Стая стервятников, слетевшаяся к маминому телу. Их голоса жужжали, то сливаясь воедино, то распадаясь на отдельные визгливые звуки.
Я не мог даже просто пройти туда и обратно мимо них. Меня бы не отпустили. Задавили своими словами, не позволив дописать картину для мамы…
Впрочем, нет, акварель — не масло.
Ее я сумею дописать.
Назло надменным бородатым профессорам, что провалили меня в академии, да еще и высмеяли как ничтожество и эпигона.
Я подумал об этом, и вдруг увидел, как все кругом становится красным.
Красным от небывалой, незнакомой, душащей меня злобы.
Злобы на пьяницу отца, проклятого живодера, исковеркавшего мне детство.
На мерзких уродов одноклассников, которые постоянно издевались над моим чересчур длинным носом. Над челкой, которая никак не хотела лежать ровно и над несерьезно пробивающимися усами. И способностью плакать по любому поводу.
На мерзких родственников, сидящих в гостиной и перемывающих, с сестриных слов, мои косточки.
Аттестующих меня никчемной тряпкой и человеком, которому не следовало рождаться на свете.
На само мое рождение на свет в этой несчастной семье.
Обреченность быть не вполне бедным, но все-таки недостаточно состоятельным для того, чтобы отправить маму хотя бы за границу. Где тоже не умеют лечить рака, но хоть смогли бы продлить ее жизнь еще на несколько лет и облегчить страдания.
На весь мир, зачем-то создавший меня и бросивший в такую жизнь.
Меня трясло от выворачивающей наизнанку ненависти. И страшной, иссушающей злобы.
Прежде я тоже испытывал припадки слепой ненависти к отцу, унижавшему меня, исковеркавшему нашу семью, не понимавшему ничего и всячески издевавшемуся над моими художественными наклонностями.
Сейчас, когда отец давно умер и сама неприятная память о нем стала тускнеть, объектом злобной ненависти стала не его, в общем ничтожная персона.
Я вдруг понял, что страстно — до судорог, до головокружения, до истерики со слезами — ненавижу людей. Всех окружающих меня: ведь среди них не осталось единственного человека. Мамы, ради которой стоило жить.
Я ненавидел их, презиравших меня за никчемность и неприспособленность к жизни. Ведь они принуждали меня жить, подчиняясь их законам.
О, если бы я нашел в себе силы сломать сам этот мир людей! Изменить его так, чтобы меня больше никто никогда не посмел унизить. Чтобы я сам диктовал свою волю и единым движением руки…
