Итак, они продвигались вперед по едва заметной дороге, размеченной через каждые два-три километра каменными пирамидками-кернами; эти груды камней, сложенные первопроходцами здешних мест, дабы отметить их маршрут, служили путевыми знаками, но могли также содержать внутри разные предметы, свидетельствующие о былой деятельности людей — старые инструменты, или документы, или даже захоронения. Однажды они наткнулись там на череп, из орбит которого торчали хилые стебельки полярного мха.
Так они и шли от керна к керну, при весьма посредственной видимости, которую портили не одни только комары, — туманы также вносили в это дело свою лепту. Мало того, что они затмевали прозрачный воздух и скрывали от глаз предметы, они еще и грубо искажали их размеры. В противоположность зеркальцу заднего вида, где все вещи кажутся дальше, чем на самом деле, здесь, в этой белой необъятности, чудилось, будто какая-нибудь темная каменная пирамидка торчит прямо у вас под носом, тогда как до нее оставался еще целый час санного пути.
Происшествие с мамонтом положило конец терпению проводников. На первой же остановке после Порта Радиум они сменили всех собак на три взятых напрокат снегохода, к которым прицепили легкие нарты. И теперь члены экспедиции катили вперед на этих машинах, то и дело нарушавших густое полярное безмолвие странными трескучими взрывами, напоминавшими о Велосолексе. Оставляя позади себя на грязном льду масляные пятна и мазутные колеи, снегоходы шныряли между льдинами, проделывая иногда самые затейливые петли, чтобы обогнуть ледяные торосы, где не встречалось ни единого деревца, ни единой травинки, ровно ничего. Да, за последние пятьдесят миллионов лет здесь произошло немало изменений. Раньше в этих краях росли тополя, буки и даже виноград и секвойи, но теперь с этим покончено раз и навсегда. Спасибо, еще позавчера, ближе к югу, они приметили по пути какие-то лишайники, затем кустик, похожий на вереск, и нечто вроде белого гриба, но с тех пор им больше не встретилось ничего, никакой растительности; только снег и лед до самого горизонта, сколько хватало взгляда.
Поэтому они питались одними только индивидуальными, научно сбалансированными, специально разработанными на сей случай пайками. Однако им удалось разнообразить это меню несколькими рыбками, называемыми здесь angmagssaets, которых они зажарили на костре. Как-то раз рядом с ними обрушилась в море огромная ледяная глыба, и вода выплеснула на сушу этих крошечных, размером с сардинку, рыбешек; прежде всего пришлось разгонять чаек, которые тут же спикировали на добычу, угрожая людям острыми клювами. В другой раз Напазикодлак загарпунил тюленя. А в тюлене, и это общеизвестно, все идет в дело, как в хорошей свинье: мясо жарится и тушится, кровь, напоминающая вкусом яичный белок, превращается во вполне приличную кровяную колбасу, жир служит для освещения и согревания, из кожи делают превосходные палатки, из костей — иголки, а из сухожилий — нитки для шитья; даже из кишок умудряются изготавливать красивые прозрачные пластинки для окон. Что же до тюленьей души, то она пребывает отныне на острие гарпуна охотника. Итак, Ангутреток приготовил тюленью печень с белыми грибами на жаровне, возле которой Напазикодлак положил свой гарпун, чтобы душа убитого животного не замерзла. И пока они сидели за трапезой, Аигутреток учил Феррера некоторым из тех ста пятидесяти слов, которыми обозначают на иглулитском наречии все виды снега — слежавшийся снег, скрипучий снег, свежий и мягкий снег, рыхлый снег под настом, волнистый снег, мелкий порошкообразный снег, влажный и плотный снег и, наконец, снег, поднятый ветром.
