И тогда мой друг встал и взял со стола довольно сложный прибор. Сначала я принял его за подобие слухового прибора — резиновый шлем с проводами и металлическими пластинками и нечто вроде ременного браслета, к которому вели провода. Отдельный толстый провод был прикреплен к верхушке шлема и заканчивался электрическим штепселем. Симов надел прибор на голову и, подняв кота с пола, посадил его на колени.
— Друг мой, — сказал Симов, воткнув штепсель в один из одиннадцати включателей на стене, — друг мой… Есть ряд мелких открытий, которые мне удалось сделать, так сказать, походя, мимоходом… Я сделал эти открытия только потому, что они так или иначе связывались с моей основной и сложнейшей работой. В частности, вот эта штука…
Он щелкнул ногтем по шлему, надел его на голову и взялся за ременный браслет, к которому вели провода. Затем, погладив кота от хвоста к переносице, он осторожно надел ременный браслет на голову кота и слегка затянул ремень так, чтобы браслет не сваливался. Кот лениво мяукнул и обхватил лапами руку Симова.
— Ну, ну, — продолжал Симов, — не будем чрезмерно скромными. Это мой друг, у меня нет тайн от него. Можете говорить, что вам взбредет в голову. Одну минуту… — теперь Симов обращался ко мне, — опыт требует некоторого пояснения. Эту штуку я называю переключателем мысли. Нет никакого сомнения в том, что млекопитающееся, которое сидит у меня на коленях, — мыслящее существо. У него несколько упрощенное мышление, но оно мыслит, оно здраво располагает своими мыслями, как всякое другое живое существо…
Слегка наклонившись вперед, Симов смотрел мне прямо в глаза:
— При помощи этого прибора я переключаю мысли кота, то есть мой мозг делается приемником мыслей этого животного. Это один из самых совершеннейших способов передачи мыслей на расстояние, не имеющий ничего общего с гипнозом или эстрадным шарлатанством. Когда я включу ток, я перестану говорить, будет говорить не Симов, а кот.
Характерный треск повернутой кнопки. Лицо Симова было неподвижно. Неподвижно лежал кот на коленях Симова. Губы Симова как бы непроизвольно раскрывались, и я услышал тихую, отчетливую речь. Слова складывались в фразы и предложения, но явно говорило другое существо. Бешено крутился диск электрического счетчика в стеклянной щелке. И Симов говорил медленно и раздельно, как говорящий заводной автомат.
— Я помню себя почти тысячу солнц. У людей солнце называется днем. Но мы, коты, не замечаем ночи. Мы одинаково видим днем и ночью и различаем время по теплому желтому кругу в небе. Почти тысячу раз появлялся и прятался круг-солнце, и вы можете считать, что я живу около трех лет. Мы привыкаем к месту, и для вас ясно, что я очень привык к квартире четыре в бельэтаже, где я открыл глаза, чтобы видеть днем и ночью. У меня мягкая, удлиненная шерсть и пышный хвост. Из этого вы можете судить, что я кот хорошей породы. Можно сказать прямо — я сибирский кот. Я помню себя котенком на коленях у мягкой и круглой дамы. Я помню скользкий очень чистый пол, в котором я в первый раз увидел себя. Разные вещи на четырех ножках тоже отражались в нем. У стен стояли другие холодные плоские вещи, в которых я видел себя удивительно ясно. Потом я узнал, что это особого рода стекло, — оно называется зеркалом. Я жил очень недурно. У меня была подушка и ящик с желтым песком. Кроме круглой дамы, был длинный человек с шерстью на лице, который иногда наступал мне на хвост. Но днем он был в других комнатах и назывался муж. Я рос и толстел.
