Маски - Рауф Хечким

Странное, нереальное воспоминание о том, чего не было, но могло быть — и в то же время, четкое, как работа фотографа-ремесленника: мы, несколько юношей и девушек, обнаженные и не знающие слова «одежда», бродим по лесу в поисках каких-то плодов; вдруг — погоня, шум ломаемых кустов, какие-то страшные люди с веревками и мечами, впереди мчится огромный мужчина, похожий на медведя.

Потом — сети. Скрученные, мы валяемся у опушки и с ужасом глядим на своих охотников. По очереди нас развязывают и уводят за деревья. Наступает и мой черед, я оказываюсь перед тем самым мужчиной, похожим на медведя. Страшные неподвижные глаза впиваются в меня; он что-то говорит своим помощникам, и они приносят голову недавно убитого волка и пытаются надеть на мою. Я вскрикиваю и вырываюсь, бегу; меня догоняют и вновь пытаются надеть маску, но я вновь вырываюсь и убегаю к связанным товарищам и слышу их страшные вопли: они смотрят на меня сквозь мелкие ячейки сетей и глаза их полны дикого страха.

Потом меня хватают, и происходит мрак и тишина; маска обволакивает мое лицо; от нее пахнет отвратительным запахом свежей крови и мяса; меня куда-то ведут, и я покорно следую за ними и вдруг спотыкаюсь и падаю, и слышу хруст уходящих шагов.

Проснувшись, я вижу перед собой лес, в котором вырос. Но он изменился, и я, не понимаю, в чем именно, все же остро чувствую это, и мне становится страшно.

Но проходит время, и я привыкаю к новому образу леса, и почему-то происшедшее больше не волнует меня.

Через три дня я встречаю оленя и тщательно его преследую и убиваю; перед последней судорогой он поднимает голову и смотрит мне в глаза странным, незвериным взглядом. Дрожь пробегает по моим лопаткам, я столбенею и на мгновение теряю чувство реальности; что-то вспыхивает глубоко внутри моих мыслей.

Но олень опускает голову и закрывает глаза, и я жадно припадаю к крови, которая льется из его ран.

Но на другой день, и на день следующий я все меньше думаю об этом взгляде и о том, что вызвал он где-то глубоко внутри моего существа — голод гонит меня прочь от моего разума, и я слушаюсь его приказаний покорно и без рассуждений.

Я накормил остатками своих пиров сотни ворон, следовавших за мной в моих кровавых походах, и я все реже заглядываю в глаза своих жертв.

Однажды я встречаю волчицу, умирающую от голода, и одариваю ее своей добычей, и мы становимся неразлучны в охоте и отдыхе.

По ночам я просыпаюсь и гляжу на нее с непонятной мне тоской. Во сне она совсем другая — не та злобная и умелая соратница по нашему общему делу, какую я вижу в ней днем; она кого-то мне напоминает. Но сон и нежелание думать лишают меня моей настойчивости в воспоминаниях, и я откладываю и свои мысли, и свои вопросы, которые бывают у меня в эти минуты, до другого, более подходящего, как мне кажется, времени.